сон для двоих (СИ)

- А ему какое дело? - вопросил Пушкин угрюмо. - Зачем законы такие писали и принимали? Не можете выполнить - отменяйте. Так, Карлович?

- Здесь тебе не законопослушная Европа, наши законы не для выполнения написаны, а чтобы пыль в глаза пустить, а при случае, кого надо, наказать; как бы по закону, - ответил я ему весело.

Дмитрий был человек своеобразный и подобных рассуждений не мог понять в принципе.

- Издеваешься? Сильно умный, да? - изобразил обиду Пушкин. - А я что должен делать в такой ситуации, по закону поступать, что ли? Ты нашу начальницу знаешь...

Да, по закону он поступить практически не мог. Закон в данном случае был декларативным, то есть не подкрепленным финансированием ни на одном уровне. Либо Пушкин находил предлог Дмитрию отказать, или, скажем, затянуть процесс проволочками и ненужными справками на неопределенно долгое время, либо он, Пушкин, поступал по закону и автоматически становился если не врагом реальной власти, то, как минимум, пособником такого врага. Враг, конечно, был скорее потенциальным, но вызвать начальственный гнев в России - дело нешуточное. И боялся этого коллега ничуть не меньше среднестатистического россиянина - то есть панически.

То, что в свое время подобный страх привел к взрыву Чернобыльской АЭС, ничуть на поведение наших граждан не влияло. Стремясь избежать начальственного неудовольствия, они нарушали все мыслимые законы, подставляясь и под уголовную статью, и под другие возможные последствия. Больше всего меня поражали экипажи гражданских самолетов: они ведь и сами в них находились! Но и это, и знание того, что любой инцидент будет объективно оценен - анализом записей бортовых самописцев, повлиять на которые невозможно - мужиков не останавливало. И пили они за штурвалом, и в кабину посторонних приводили, и нарушали все, что только можно. Я подобных вещей не понимал. И, кстати, отчасти поэтому, никогда себя типичным россиянином не считал.

А тем временем появился и упомянутый ранее Дмитрий, Пушкин разом принял донельзя официальный вид и заговорил веско и рассудительно, выражая лицом доброжелательность и корректность. Слушая его со стороны, посторонний немедленно проникался уверенностью, что здесь для Дмитрия сделают все возможное. И это, кстати, вовсе не было ошибкой. А то, что все возможное в большинстве случаев равнялось нулю - так не Пушкин же лично в том виноват. Ему можно только сочувствовать: на что мужик свою единственную и неповторимую жизнь расходует...

То, что я сам от него весьма недалеко ушел, меня в эти моменты как-то не беспокоило. Нашей психике вообще свойственно неприятные мысли задвигать на дальние окраины сознания, где они неспешно истлевали и покрывались плесенью. И когда подобные мысли под влиянием обстоятельств вдруг выползали на яркий свет осознания, человек смущенно и в страхе от них отворачивался, не желая признавать своими. Отказ от трезвого критического взгляда на себя - симптом и причина неврозов; но обратное чревато депрессией. Вот так всю жизнь и приходится маневрировать...

Вера, едва успев присесть, уже смотрела на меня настороженно, краем уха прислушиваясь к словам Дмитрия, который уже понял, что ничем ему здесь не помогут, и сейчас с железной неотвратимостью созревал для решения накатать очередную "телегу" и на наше заведение.

- Может, пройдемся? - предложил я Вере, - погода вроде позволяет, а здесь у нас обстановка к долгим беседам не располагает.

- У вас что, своего кабинета нет? - спросила меня девушка уже на улице.

На ней был синий блестящий плащ, а на голову она повязала косынку. Не скажешь, что своей внешности и одежде она уделяет особое внимание.

- Отдельные кабинеты только у начальства, - ответил я коротко.

Мы уже вышли на улицу, и я повернул в сторону, где располагалась коммуна. Девушка не возражала.

- А это ничего, что вы в рабочее время по улицам гуляете?

- Позже объясню. В данном случае это даже желательно. Диму ты знаешь, как я понял? - я легко перешел на "ты", так как по возрасту вполне годился ей в отцы.

Девушка кивнула, не возражая против такого обращения. В людях я разбираюсь чуть лучше среднего человека с улицы, и быстро понял, что Веру Петровну нетрудно убедить почти в чем угодно. Она относилась к внушаемым натурам, которым можно продать даже прошлогодний снег. Конечно, спустя несколько минут она опомнится - но этих минут обычно хватает ловкому продавцу, чтобы всучить подобным созданиям ненужную или дорогостоящую вещь. Оттого-то коммивояжеры-коробейники, обходящие квартиры и организации, почти всегда уделяют внимание женщинам, выискивая среди них наиболее податливых. С мужчинами провернуть такую штуку намного труднее.