Сон юности. Записки дочери Николая I

Варенька Нелидова была похожа на итальянку со своими чудными темными глазами и бровями. Но внешне она совсем не была особенно привлекательной, производила впечатление сделанной из одного куска. Ее натура была веселой, она умела во всем видеть смешное, легко болтала и была достаточно умна, чтобы не утомлять. Она была тактичной, к льстецам относилась как это нужно и не забывала своих старых друзей после того, как появилась ко двору. Она не отличалась благородством, но была прекрасна душой, услужлива и полна сердечной доброты. Она подружилась с Софи Кутузовой, дочерью петербургского генерал-губернатора. Из-за несчастного случая последнюю подвергали различным лечениям, как то: подвешиванию, прижиганию каленым железом и другим мучениям, так что она долго была полуумирающей. Она кричала день и ночь от боли, покуда Мандт (лейб-медик) не услышал о ее болезни и не стал лечить ее другим методом, который в конце концов, после долгих лет, исцелил ее. Мама́, которая очень любила мать Софи, часто навещала ее из сострадания. Софи платила ей благодарностью и называла ее матушкой. Она носила развевающиеся платья, чтобы скрыть свое убожество. Правильные черты ее лица напоминали римлянку. Варенька и Софи жили дверь в дверь. Обе почти не выезжали и имели собственный круг знакомых. Я заметила, что женщины такого типа нравились деловым мужчинам, как так называемые «душегрейки». Папа́ часто после прогулки пил чай у Вареньки; она рассказывала ему анекдоты, между ними и такие, какие никак нельзя было назвать скромными, так что Папа́ смеялся до слез. Однажды от смеха его кресло опрокинулось назад. С тех пор кресло это стали прислонять к стене, чтобы подобного случая не повторилось.

После этого отступления я возвращаюсь к воспоминаниям 1838 года. Адини в то время была все еще ребенком, так что ей доставляло удовольствие играть и шалить с маленькими братьями. Таким образом, я была лишена сверстницы, с которой могла бы быть откровенной. После начала поста был конец всем празднествам. Только немногие приглашенные собирались по вечерам у Мама́ в зеленом кабинете, где по большей части читали вслух. Между этими гостями часто бывали княгиня Барятинская со своей дочерью Марией. Ее застенчивость и скромность показались мне родственными, и вскоре мы подружились. Она была серьезной и глубоко верующей. Дружба между нами была такой, о какой я всегда мечтала: она облагораживала наши натуры. Мы обе были полны идеалов соответственно нашему возрасту и при всей нашей сдержанности очень мечтательны. Мы особенно ревниво оберегали наши желания, мысли и идеи от постороннего взгляда. Мария Барятинская была блондинка с черными бровями, ее взгляд, если она кому-нибудь симпатизировала, был полон тепла, которого я не встречала ни у кого, кроме императрицы Марии Александровны (жены императора Александра II), возможно, потому, что я искренне любила обеих.

Ростом Мария Барятинская была такая же, как я. Когда она распускала волосы, они покрывали ей колени, косу же она обвивала три раза вокруг головы и скрепляла ее золотой шпилькой. Я вспоминаю одно празднество в день рождения Папа́ в Петергофе. Несмотря на то что Барятинские жили в девяти верстах оттуда, она приехала со свежими цветами в волосах. Большинство цветов было еще в бутонах, и в тепле, во время танца, они распустились. Портрет известной художницы Робертсон запечатлел ее во всей ее прелести, играющей на рояле. В 1841 году она вышла замуж за Михаила Кочубея, а восемнадцать месяцев спустя ее не стало. Она скончалась от зловещей лихорадки в несколько часов. Как коротка была эта дружба! Но след ее остается неизгладимым в моей душе. Ее сестра Леонилла, будущая княгиня Витгенштейн, была также очень привлекательна, но ее красота была земная, в то время как Мария походила на ангела. В Марии я нашла отголосок меня самой, и эта четырехлетняя дружба была прекрасна.

Портрет Марии Барятинской. Художник – Кристина Робертсон. 1840 г.

Весной этого (1838) года здоровье Мама́ пошатнулось. Она страдала кашлем и несварением желудка. Лейб-медики Маркус и Раух были в горе и отчаянии. Пригласили на консилиум Мандта (по-моему, очень неудачный шаг). С того дня, как он появился, стало доминировать его мнение, тяжелое, деспотическое, как приговор судьбы. На Папа́ он имел огромное влияние, я бы сказала, прямо магическое. Папа́ слушался его беспрекословно. Мандт нарисовал ему будущее Мама́ в самых черных красках. Его методой было внушить страх, чтобы потом сделаться необходимым. Мама́ он прописал следующее лечение: ничего жидкого, никаких супов, зато ростбиф, картофельное пюре, молочную кашу, кожуру горького апельсина. И это неделями! Затем стали говорить о курсах лечения за границей, в Зальцбрунне или Крейте. Как только Папа́ услышал об этом, он помрачнел, но на Мандта это не произвело никакого впечатления. «Вы, Ваше Величество, поедете в это время в Теплиц и полечите Вашу ключицу, в то время как мы будем лечить императрицу, с мая по сентябрь». Это были его слова, и так он тогда и поступил.