Сон Лилии

Казалось, не люди, а что-то стихийное, всесокрушающее бушевало на площади.

И, подобно раскатам грома, перекатывались из конца в конец несмолкаемые крики:

— Долой Жофруа! Да здравствует справедливость!

* * *

Прошло несколько дней после описанных событий.

В королевском замке происходил турнир.

На турнир собралось, кроме французских рыцарей, много иноземных, из Венеции, из Рима, из Мадрида, из Кракова, из Праги, из Варшавы…

Веяли перья на шлемах, сверкали дорогие доспехи, ржали кони в золотых и серебряных уборах, покрытые шелковыми, шитыми золотом попонами.

На трибунах для зрителей колыхались гирлянды цветов и зелени.

Среди рыцарей находился и Жофруа.

Именно для этого турнира он готовил свой дедовский меч.

Но в назначенный оружейником Винцентом Фламелло день слуги Жофруа, явившиеся в его мастерскую за оружием своего господина, не нашли ни самого оружейника, ни меча.

Винцент Фламелло исчез, неизвестно куда…

Вместе с ним исчез и меч.

Граф Жофруа должен был явиться на турнир с другим мечом.

Но все равно граф Жофруа успел уже одержать две победы над двумя венецианскими рыцарями на мечах и вышиб из седла копьем одного римского рыцаря.

Из лож для зрителей к ногам его коня летели букеты цветов.

Граф Жофруа стоял посредине арены, на которой среди цветов алели пятна крови его противников.

Он стоял один посреди арены, потому что больше не находилось рыцаря, пожелавшего бы скрестить меч с его мечом.

И уже придворный певец, с вдохновенным взором, с русыми кудрями, лежавшими волной на кружевах голубого колета, встал со своего места и готовился прославить имя его на струнах и в красивых стихах…

И уж отбросил за плечо край голубого плаща и перебирал пальцами струны гитары…

Но в это время раздался звук рога, возвещавший о прибытии нового рыцаря.

Взоры всех обратились в ту сторону, откуда он должен был появиться.

И он въехал величественно и тихо на вороном коне в красной попоне. Темным блеском переливали его стальные латы и шлем.

Он приблизился к Жофруа на расстояние удара копьем и, повернув копье тупым концом, слегка стукнул им в щит Жофруа.

Этим он принимал вызов Жофруа.

Жофруа повернул коня, чтобы занять позицию и очистить центр арены для схватки, но рыцарь в стальных латах остановил его.

— Граф Жофруа! — сказал он громко, так что его голос раздался во всех углах арены, достиг королевской ложи и трибун, занятых придворными дамами и вельможами. — Граф Жофруа, я принимаю твой вызов. Но я явился сюда от лица многих тобой обиженных для того, чтобы вызвать тебя на смертный бой за их слезы, за их поруганную честь, за поруганную правду… Пусть Бог решит, справедливо ли мое обвинение. Но прежде чем падешь ты или паду я, я должен сказать тебе, в чем я тебя обвиняю. Я обвиняю тебя прежде всего в лжесвидетельстве…

На трибунах и в рядах рыцарей послышался ропот.

Всем казалось, что так может говорить только безумный или человек, введенный в заблуждение… Каков бы ни был граф Жофруа, он прежде всего был рыцарь и до сих пор, с достоинством носил это звание.

— Не мешайте совершиться правосудию Божию, — сказал рыцарь в стальных латах. — Если мое обвинение кажется вам несправедливым, зачем вы ропщете? Господь Сам покарает меня, склонив весы победы в сторону моею противника.

Он продолжал:

— Граф Жофруа, я обвиняю тебя в том, что ты обманул правосудие, возведя страшную клевету на девушку, провинившуюся только в том, что она назвала тебя настоящим именем, ибо разве не был ты палачом по отношению к бедным людям, поселившимся на твоей земле?! Разве не отнимал ты у них как ростовщик, последние крохи? разве хоть раз тронули тебя их слезы?

И, протянув руку по направленно к Жофруа, он воскликнул:

— Я вызываю тебя, палач и обманщик правосудия, во имя поруганной тобою правды человеческой и Божеской.

Мертвое молчание воцарилось на арене.

Слышно было только, как лошади грызли удила или рыли кованым копытом песок арены.

На мгновение у всех мелькнула мысль, что рыцарь в стальных вороненых латах — тот самый, что несколько дней тому назад разбил конвой, сопровождавший оскорбительницу Жофруа на место казни.

Многие передавали шепотом друг другу это соображение.

Но все равно это обстоятельство не меняло дела.

Рыцарь, отбивший девушку, заблуждался он или нет, действовал во имя правосудия. Конечно, он употребил насилие, но и всякий другой рыцарь на его месте поступил бы так же, ибо нельзя было терять времени, когда уже топор висел над головой жертвы.

Теперь уже положение представлялось всем более серьезным, чем вначале.

На графа Жофруа взводились тяжелые обвинения. Косвенно они касались и всего рыцарства, и, конечно, рыцарь, вызвавший Жофруа, должен был понимать это.

Вызывая Жофруа, он не только защищал правосудие, — он защищал честь рыцарства.

И когда послышался топот коней обоих противников, многие сказали в сердце своем:

— Боже, подай свою мощь правому.

Рыцари сшиблись посредине арены, против королевской ложи.

Пока они бились на копьях.