Сон любви

Они возвращались к Чёрной чаще и Иоаким не мог понять – слова Мудреца были за победу Ярла, с другой стороны, он не сказал наверняка, что их ждёт, а с третьей никто никогда не слышал, чтобы Мудрец предсказывал будущее, хотя и был главой всех пророков. Он лишь указал им путь, как и всем тем, кто пришёл просить его совета.

Чего же тогда так испугался Иоаким? Что за страх грозил поглотить его с головой и почему, при всех его знаниях и умениях, он не может понять самого себя?

– Брат, это просто волшебно! – не унимался Ярл. – Сколько добрых знаков и подтверждений тому, что нам предстоит нечто великое и светлое, как сама жизнь… Преград не существует для нас, мы практически всесильны! Все враги Мира будут повержены, и люди вздохнут свободно и счастливо! Не будет больше пороков, не будет горя на земле…

– Ты снова взялся за своё, – отвечал на это Иоаким, слушавший восторженные крики брата вполуха. Однако вдруг его посетила мысль о том, что теперь это уже совсем другое, нежели чистая радость – что, если Ярл, окрылённый своими победами и словами Мудреца, решил, что теперь ему подвластно искоренить зло как таковое? Но как же это заносчиво и как непохоже на его брата…

– Я изменю видение каждого человека в Мире! – подытожил Ярл, от избытка чувств обнаживший булатный меч.

– Но брат, ты даже не знаешь в лицо большинство людских пороков, кроме тех, что проявляют твои противники на войне, – Иоаким решил вступить в беседу, чтобы не стать жертвой своих размышлений. – А в этот раз тебе не с мечом в руках и не с варваром в поле придётся биться, а с собственным сознанием в собственной голове, причём голыми руками!

– Мы ещё посмотрим, кто кого!

– Так то-то и оно, что силы неравны, – Иоаким горько усмехнулся, – как ты помнишь, в борьбе с самим собой человек бьётся также с соблазнами, которые переходят на другую сторону, и стараются переманить человека на свою.

– Я не позволю склонить меня на сторону порока! – самонадеянность Ярла росла на глазах, и Иоаким поймал себя на чувстве разочарования. – Никто не сможет сбить меня с пути!

– А сможешь ли ты отличить порок от добродетели?.. – почему-то шёпотом промолвил Иоаким. И громче добавил: – Не так просто порой распознать того, кто сбивает…

– Зло я всегда сумею разглядеть, – брови Ярла нависли над веками, как грозовые тучи, – иначе меня бы не просили становиться королём. Если бы я не был достоин, судьба не подарила бы мне столько удачи и любви людей, чтобы стать их правителем, ты не согласен?

– Я не знаю, брат, я всё ещё тревожусь за то, чего не знаю, – честно отвечал Иоаким.

– В таком случае, не будем забивать твою умную голову тем, чего не существует! – глаза Ярла вновь смеялись вместе с ним.

– Едем, брат, если доберёшься до Чёрной чащи первым, то охотиться на ужин буду я!

– Ни за что, я не хочу ложиться спать на голодный желудок! – поддержал Иоаким, и они помчались быстрее ветра к виднеющейся вдали чёрной полоске эбеновых деревьев.

X

В древнем лесу обитала история – он помнил времена, которые давным-давно позабыли первые предки людей. Эбеновые деревья были загадочны и непроницаемы, овеяны множеством тайн и легенд, а потому страшили людей Эла и Города-без-короля и служили вечной мечтой каждому мальчишке. Ярл и Иоаким не были исключением – однажды, когда оба они ещё разделяли детские забавы на пороге отрочества, им удалось сбежать из Эла и добраться до Чащи. Окрестные земли города хорошо охранялись, и двум мальчикам вряд ли грозило что-то, страшнее строжайшего выговора родителей, – а этого стоило опасаться, потому что гнев Шуна потом вошёл в список дворцовых легенд – но Чёрная чаща, безлюдная, тихая, как сон или забытье, умела устрашить.

То была осень, очень похожая на эту – золотая филигрань одевала хвойные кроны чёрных стволов, облачённая в хрустальный иней ранних заморозков, и двое принцев так же, как и теперь, плыли сквозь это молчаливое великолепие в безмолвии, ошарашенные и погруженные в себя. Эбеновые деревья годились не только и не столько для одурманивания – их смолы и внутреннее устройство не поддавались ни изучению, ни мало-мальски точному описанию, однако все учёные-мироведы сходились в своих изысканиях на одном – они сплетены с природой Мира теснее, чем, возможно, дубы Рассветной рощи. Они действительно были старше, как ночь и тьма старше дня и света, и в самом деле хранили саму суть жизнь в глубине себя, и умели делиться ею с людьми – они усыпляли мысли и слова, чтобы дать человеку возможность поговорить с сердцем.

Задаваясь вопросом о молчании, Иоаким не подозревал, что его отец в своё время побывал в Чёрной чаще. Сам Перегрин сохранил эту тайну, как и многие другие, не считая необходимым рассыпаться словами, которые так сложно понять. Обретя знание о единстве всего в Мире, Перегрин на свой манер научился видеть общее во всех окружавших его людях, и научился как будто быть одновременно каждым человеком этого мира. «Деревья как люди…» – однажды сказал он маленькому Иоакиму.