Сон льва

Они шли над полем из подсолнухов, которое в вагончиках поезда проезжало под помостом в разные аукционные залы. Девочка перегнулась через перила заграждения, чтобы увидеть поворот, где тележки перекатывались по стрелке. Под стук колес Гала репетировала в уме высказывания, которые должна будет оттарабанить сразу же, как только объявят ее номер, перед гостем отца. Чтобы его ошеломить. На латыни.

Sunt aliquid manes, letum non omnia finit;[19] Alia voce psittacus, alia coturnix loquitur.[20] Для нее это были не более, чем звуки, и она запоминала их, как запоминала песенки на иностранном языке в школе, Хава Нагила, Калинка Калинка Калинка Моя, исключительно по мелодии и ритму, но впечатление, производимое на знакомых отца, было неизменным.

«Девочке восемь лет, ничего себе! Ян, твоя дочь — вундеркинд!»

Она показывала этот трюк с пяти лет, и за это время отец расширил ее арсенал греческими высказываниями, стихотворениями Катулла и отрывками из «Одиссеи». Иногда ей это надоедало, и она пряталась, когда родители снова устраивали прием, но чаще всего она доставляла отцу это маленькое удовольствие, потому что если реакции гостей были положительными, он весь сиял. Только когда она ошибалась — а она старалась этого не допустить, но все же — изредка, и именно при людях, которых она не знала, тогда…

В этот момент подсолнухи прервались и пропустили процессию розовых гербер, пересекавшую их путь. С тем же толчком, с каким остановились колесики, прервались и звуки у Галы в голове посреди стихотворения Марциала.[21]

Она попробовала повторить еще раз последнее предложение, но потеряла опору и снова запнулась. Тогда она начала с самого начала, как иногда повторяла перед сном, лежа в кровати, но боялась, что это не поможет. Прорываясь сквозь незнакомые звуки, она пыталась понять из разговора двух мужчин позади ее (они разговаривали на английском), сколько времени ей еще осталось до того, когда отец захочет ею похвастаться. Она не имеет права его разочаровать.

В прошлую осень перед домом Галы возник цирк, просто из ничего, на лужайке под холмом. Подобно красочному воздушному шару, который выбрал себе место, чтобы приземлиться там, где они обычно играли. Когда она вчера вечером пришла домой после занятий балетом, на лужайке еще ничего не было, но на следующее утро она проснулась от звуков тромбона, разучивавшего басовую партию, и трубного голоса слонов. Удивившись, она раздвинула шторы и увидела сквозь голые деревья веселые огоньки в конце аллеи.

По дороге в школу она ненадолго слезла с велосипеда, чтобы сквозь загородку посмотреть на лошадей на манеже. Они бегали рысью по кругу, а в центре стояла, выпрямившись, молодая женщина. Она так высоко подняла голову, что ее подбородок указывал в небо. Краткими окриками она останавливала своих лошадей, заставляла вставать на дыбы и повернуться вокруг своей оси, но за спиной на всякий случай держала кнут. Время от времени она щелкала кнутом, когда один из буланых пытался показать свой норов, не с тем, чтобы задеть его, только для острастки.

Гала опоздала в школу, поэтому ее оставили после уроков, но по дороге домой она опять слезла с велосипеда, когда поравнялась с цирком Ринци. На этот раз тут было гораздо более оживленно. В шатре давалось дневное представление. Играл оркестр. Снаружи ходили акробаты в блестящих костюмах, а на стальном тросе канатоходка отрабатывала шпагат, паря над фургоном, оборудованным под жилище. Гала ахнула от восхищения, но женщина, продолжая смотреть вдаль, ни на мгновение не потеряла равновесия. Через просвет в рододендронах, о котором девочка знала, потому что часто здесь играла, она пробралась на территорию цирка. В тени фургонов она искала диких животных, когда ее внимание привлекли электрические лампочки вокруг зеркала на туалетном столике.

Перед зеркалом гримировался клоун. Его щеки были жирно нарумянены. На губах нарисован маленький черный ротик. Теперь он рисовал большие глаза. Один он сделал лучащимся, с ресницами, как солнышко. Он был уже не молод, и ему приходилось разглаживать рукой кожу, чтобы провести прямые линии. Второй глаз он сделал совсем другим. Собственно говоря, это был не глаз, а только черная полоска точно от середины брови поперек века до середины щеки. Затем он прорепетировал взгляд, изображающий покорность судьбе: одновременно поднял уголки губ, брови и плечи. Когда его позвали выступать с его первым номером, он надел поверх помочей чересчур просторный пиджак, впрыгнул в огромные шаровары и исчез в щели палатки.