Сон Макара

Конечно, если бы Макар мог видеть, какое действие производила его речь на старого Тойона, если б он видел, что каждое его гневное слово падало на золотую чашку, как свинцовая гиря, он усмирил бы свое сердце. Но он всего этого не видел, потому что в его сердце вливалось слепое отчаяние.

Вот он оглядел всю свою горькую жизнь. Как мог он до сих пор выносить это ужасное бремя? Он нес его потому, что впереди все еще маячила — звездочкой в тумане — надежда. Он жив, стало быть может, должен еще испытать лучшую долю… Теперь он стоял у конца, и надежда угасла…

Тогда в его душе стало темно, и в ней забушевала ярость, как буря в пустой степи глухою ночью. Он забыл, где он, пред чьим лицом предстоит, — забыл все, кроме своего гнева…

* * *

Но старый Тойон сказал ему:

— Погоди, барахсан! Ты не на земле… Здесь и для тебя найдется правда…

И Макар дрогнул. На сердце его пало сознание, что его жалеют, и оно смягчилось; а так как перед его глазами все стояла его бедная жизнь, от первого дня до последнего, то и ему стало самого себя невыносимо жалко. И он заплакал…

И старый Тойон тоже плакал… И плакал старый попик Иван, и молодые божьи работники лили слезы, утирая их широкими белыми рукавами.

А весы все колыхались, и деревянная чашка подымалась все выше и выше!

1883

ПОСЛЕСЛОВИЕ

У него были особенные, светящиеся умом и добротою карие хорошие глаза. А во всем облике проступало то, что отличает людей незаурядных, наделенных редким качеством непрестанно напоминать окружающим о правде человеческой. С очень молодых лет обрел Владимир Галактионович Короленко эти притягательные черты. Воспитывал ли он их в себе? Или был наделен от рождения? Наверное, то и другое. Всегда высоко ставил самовоспитание, считал, добрые дела высветляют душу человека, твердая гражданская позиция дает сознание силы. Доброта и сила наложили на дела и облик Короленко печать особого благородства. На протяжении десятилетий он в глазах современников был олицетворенной совестью передовой России. «Среди русских культурных людей, — писал о Короленко Горький, — я не встречал человека с такой неумолимой жаждою «правды-справедливости», человека, который так проникновенно чувствовал бы необходимость воплощения этой правды в жизнь».

Немыслимо огромную эпоху в жизни одной страны вместила его достойная подражания жизнь (1853–1921). Удивительное постоянство гражданских убеждений, нравственных идеалов — главная черта замечательного русского писателя-демократа. Гимназистом, студентом, ссыльным узником, знаменитым литератором никогда не страшился он выступать против самодержавия и его слуг. Еще в ссылке началась литературная деятельность Короленко. Его первый рассказ «Чудная» (1880) был написан в вышневолоцкой тюрьме. Рассказ вышел из общей камеры политической тюрьмы и четверть века жил в списках, несмотря на старания Глеба Успенского напечатать его; официальная литературная жизнь «Чудной» началась после революции 1905 года. Сколько очищающей силы нес в себе рассказ о смелой девушке-народнице! Можно убить ее, можно «сломать», но «согнуть» — заставить отказаться от убеждений — властям не под силу: «не гнутся этакие».

Уже с первых шагов в литературе Короленко обратился к изображению светлого, героического начала в человеке. Герои произведений молодого писателя — неисправимые и непримиримые правдоискатели, бунтари. Даже самый невинный, житейский компромисс отвергает «чудная», для нее соглашение с властью невозможно ни при каких условиях; герой одноименного рассказа Яшка вовсе отказался признать над собой власть «начальников», за что попал в отделение для умалишенных. Неистовым стуком в дверь своей одиночной камеры «подвижник» Яшка обличает «беззаконников», протестуя во имя «старого прав-закона», и «дыхание близкой смерти» не может угасить в нем бунтарства.

Сильные, свободолюбивые, не покорившиеся обстоятельствам люди были открыты писателем в жизни тяжкой, но не безотрадной. Позднее, в середине 90-х годов, Короленко выступит со своей знаменитой формулой счастья: «Человек создан для счастья, как птица для полета». В сумеречных восьмидесятых такое утверждение прозвучало бы тягостной насмешкой — в девяностых, переломных, оно было с энтузиазмом подхвачено современниками. Горький, горячо любивший своего учителя, как бы откликнулся на короленковский афоризм — своим, внутренне ему созвучным: «Человек — это звучит гордо!» Формулу свою Короленко дополнит потом словами, дышащими верой в человека, в людей: «Жизнь вообще, в самых мелких и крупных явлениях, кажется мне проявлением общего великого закона, главные черты которого — добро и счастье. А если нет счастия? Ну что ж, исключение не опровергает правила. Нет своего — есть чужое, а все-таки общий закон жизни есть стремление к счастию и все более широкое его осуществление».

Исторический, социальный оптимизм, вера в дремлющие, готовые пробудиться народные силы нашли яркое воплощение в знаменитом рассказе Короленко «Сон Макара».