Сон над бездной

И было все взболтано, взбито, перемешано, словно в миксере, – белый день и сумрак ночной, слезы и дождь, настойчивые вопросы и мурашки, мурашки по коже от «неответов» на них, от глухих темных догадок. Экскурсанты под зонтами, снова выстроившиеся в длиннющий хвост в дозорную башню и в Рыцарский зал, и бежавший на негнущихся ногах через галерею багровый взмокший Лесюк, то и дело хватавшийся за грудь с левой стороны. Музыка, доносящаяся с ярмарочного поля, где все уже проснулись, опохмелились и начали зажигать праздник дальше, и отчаянный крик Олеси Михайловны: «Мой мальчик! Ненаглядный мой сынок, родной!» Кто сказал, что богатые, те, что владеют заводами, отелями, поместьями, замками, те, что летают на личных самолетах и бороздят моря на собственных яхтах, не плачут, не воют от горя волками? Олеся Михайловна выла как обыкновенная баба, как солдатка, чей сын убит на войне. Убит, убит, убит…

«Маша, открой дверь, я прошу тебя», – умолял Павел Шерлинг. Ему, отцу, в этот час предстояло думать о дочери. «Я не знаю, что с ней делать, я боюсь за ее рассудок, – бормотал он. – Сначала мать, потом он…»

Маша заперлась в своей спальне. Шерлинг стучал в дверь, просил открыть, впустить его, умолял, просил у дочери прощения. Тут же был и Илья. Сидел с ногами на подоконнике, обняв руками колени, напротив ее двери. И словно тоже чего-то ждал.

Злата тоже закрылась у себя. И не выходила до тех пор, пока в замок после длившегося более трех часов осмотра места происшествия не прибыли (снова) стражи порядка и сотрудники прокуратуры. На этот раз целый десант. В дверь к Злате постучал следователь, и только ему она открыла – совершенно пьяная.

На этот раз допросам подверглись все без исключения, а не только обслуживающий персонал. И длилось это долго, до самого вечера. Вот только с Петром Петровичем Шагариным вышел казус. Едва ему был задан прокурором первый, самый нейтральный вопрос «Ваша фамилия, имя, отчество, год и место рождения» (а то не знал прокурор, кто перед ним сидит в пижаме от Гуччи), его внезапно разобрал такой страшный нескончаемый приступ кашля, что продолжать допрос было бессмысленно.

– Совсем ничего не понимаю, – сказала Вадиму Елена Андреевна. – Как такое могло случиться? Они говорят – убийство. Кто мог убить этого мальчика? Без пяти минут жениха, если, конечно, то безобразие, тот скандал, который мы наблюдали ночью, можно назвать помолвкой… Вадим, вы себе не представляете, они меня допрашивали целый час. А я даже на адвоката своего не могла сослаться. Видите, что с Шерлингом творится? Какой сейчас из него адвокат? Я сказала, что ничего не знаю. Я уснула после того, как мы всю ночь… Ну, что я вам рассказываю, вы все это сами видели и испытали. Естественно, я не могла умолчать об этой шокирующей сцене в спальне. Они спрашивали меня про Машу, про Шерлинга. Он их особо интересует, оказывается. Про нее… про его жену, меня тоже спрашивали. – Она помолчала. – То, что его жена была любовницей моего мужа, я от них скрыла, Вадим. К гибели этого несчастного парня это не может иметь никакого отношения. Совершенно никакого.

– К убийству, Елена Андреевна, – поправил ее Кравченко.

– А может быть, все-таки это был несчастный случай, авария?

– Нет, это не несчастный случай. Как и то, что произошло с любовницей вашего мужа.

– Бывшей любовницей, – Елена Андреевна покачала головой. – Это какое-то наваждение, морок… А вы не заметили, Вадим…

– Что?

– Тут в замке вообще что-то такое происходит. И очень действует на нервы. Все чего-то недоговаривают. Я имею в виду обслугу. И чего-то боятся. И вместе с тем словно стыдятся этого. У меня отчего-то из головы не идет то ночное происшествие, когда так ужасно закричал тот официант. Вы ведь говорили с ним… Я понимаю, тогда вы не хотели ничего такого нам рассказывать, но сейчас… Вадим, горничная тоже болтала при мне совершенно несусветные вещи… Конечно, все это глупые суеверия, но… Вашему мнению можно смело доверять… Скажите мне правду, вчера ночью официант действительно что-то такое необычное видел, да?

– Он сказал, что видел возле кухни чудовище. Да, да, Елена Андреевна, то самое, про которое вам говорила по секрету здешняя горничная. Местного монстра – по совместительству бывшего графского сына, несовершеннолетнего убийцу, прозванного здесь Потрошителем птиц.

– Вы… вы серьезно?

– Я говорю то, что слышал. А вот что я видел сам этой ночью, точнее, уже утром…

– Что? – Елена Андреевна подалась вперед.

– Ваш муж снова отсутствовал в своей комнате. На полу лежал его халат. А в гостиной валялись сорванные шторы без главного своего украшения, золоченого шнура. Весьма крепкого шнура…

– Я вас не понимаю, Вадим.

«Я вас не понимаю». А что еще он хотел от нее услышать?

– А действительно, что ты еще хотел от нее услышать? – спросил Сергей Мещерский. Его наконец-то отпустил дотошный следователь прокуратуры, которого, казалось, бешено интересовало все, что происходило в замке до момента обнаружения тела Богдана Лесюка, причем строго поминутно. – Что она может понимать? А про шторы в Рыцарском зале ты ей сказал?