Сон негра

Бреду и бреду, лениво пинаю сапогами чавкающую жижу и редкие обсохшие камешки. «Ничто не бесконечно» – приговариваю про себя. – Все переживается, и это закончится. Надо просто подождать». И правда: жду, переживается.

Солнце в зените стоит, а вот уже под ногами мостовая, по булыжникам идти тверже, надежнее. Подождал – и иду уже мимо высоток к кощеевому дворцу. Черные коляски громыхают туда-сюда.

И еще что-то мелко отбивает по мостовой. Цок-цок. Оборачиваюсь – Татьяна меня нагоняет. На каблуках у нее ноги иногда подворачиваются, и она чертыхается. В знакомой синей демисезонной юбке и белой блузке.

– Подожди, – говорит, подобравшись ближе.

– Тебя же похитили, вроде. Кощей.

– Это меня раньше потом похитили, – объясняет так, будто это само собой разумеется.

– Так и до новой петли недолго, – отстраняюсь от нее. – Не морочь. Мне тебя еще спасать.

– Это потом! – досадливо отмахивается. То ли вправду обиделась, то ли притворяется. Отдышаться не может, оперлась о колени. Долго за мной гналась. – С таким подходом и впрямь отец тебя метко проклял. Не сможешь уже по-другому думать.

– Мне и не надо. Мне тебя от Кощея вытащить надо, а потом еще наведаться с графом к Русскому Духу. И все, в общем-то.

– Нет-нет-нет-нет-нет, ты не понял меня, она замотала головой, приложила свой палец к моим губам. Дурачок, я не об этом вовсе, как ты не видишь? Это все вовсе не там! – Татьяна тыкнула пальцем мне в лоб. – Это все – здесь, – она развернулась, приобняла меня и обвела рукой набережную, серые высотки в тумане, громыхающие по брусчатке кареты. Камень, притертые друг к другу булыжники:

– Смотри: птица уселась на ограду. Птица белая, только клюв желтый, желтая ленточка у меня в волосах, волосы волнистые, волны в реке волнуются, волнуюсь я, я волную тебя? Ты держишь меня, держат руки, руки – ладони, ладони чувствуют, чувства в сердце, сердце стучит, сам волнуешься, ты волнуешься? Ты над этим думаешь? Думают мысли, мысли текут, течет течение, течение в русле, русло глубокое, глубокие ямы, в ямы проваливаются, Проваливается – опускается; опустил взгляд – на ботинки смотришь. Носы острые – направлены. Направление указывать могут. Не могут? А кто может? Я могу, ты можешь? Птица взлетела. Смотри: улетает. Птица белая, клюв желтый.

Рассмеялась и отступила от меня.

– Как вы тут столько времени, Александр Сергеевич, и этого не углядели? Правильно про вас говорит граф, что вы, может, и гений, но дурак дураком.

– Но еще милый, – подскочила и коротко поцеловала меня в обрубок носа.

– Отстань, – говорю, – пожалуйста. – Я все давно понял. Ничего нового в этом нет.

– Как знаешь, – она вдруг будто потеряла интерес, безразлично пожала плечами под белой блузкой, – Не жалуйся потом, когда калейдоскоп не провернется.

– Это пташкина забота, – говорю. – Не моя.

– Ай-яй. Все перекладываешь ответственность. А ведь такое большое дело сделать хотел, а теперь боишься. Небось потому что ланей так и не увидел.

– Обойдусь без ланий, благодарю, – чувствую раздражение. – У нас мало времени осталось.

– А потом будешь мучиться, что без ланей не сложился узор.

– Не буду. Меня вообще тут уже не будет, отстань. За что ты мне мстишь? За старика? Это случайно вышло, ты же знаешь.

– Глупенький, я тебе помочь пытаюсь, – улыбается так печально.

– Кощеевы жены тоже тогда все время мне помочь пытаются.

– Как знаешь, – снова безразлично пожимает плечами, а в глазах, кажется, слезы проступили.

– Мы с тобой скоро еще поговорим, – добавляет. И цок-цок каблуками по набережной. Села в проезжавшую черную карету и уехала. Будто вот прямо сейчас ее и похитили.

Морок. Устал я, пташка, от этих новшеств. Поскорее бы наше большое дело сделать и расслабиться. Теперь все обо мне говорят, совсем скоро рассветет, видимо. Надо успеть до рассвета, а то сдохнет тот, самый главный. Нам с тобой надо успеть, пока ты порхать не устала.

Петляю по одинаковым пустым улочкам. В каменных коробках домов светятся высокие окна. Фонари изредка маслянистой желтизной коптят. Тут аллея к кощееву дворцу. Вот и зайчик посреди дороги, робко жует выбившуюся из трещины в асфальте травку и на меня оглядывается, уши к голове прижимает.

Правильно боишься, сейчас я твоего хозяина развлеку. И мне страшно, только я не могу уже одно ухо прижать к голове.

Прохожу мимо зайца – там замок темнеет на другом конце разбитой дороги. Крепость красного кирпича. Заяц съежился, задрожал, а потом вдруг сорвался с места и дал стрекача прочь в пустошь.

Одна башня у замка высоченная, скребет редкие низкие тучи. Вокруг замка скалы поднимаются. Волшебный замок. У его подножья расстилается город. Насквозь надо пройти. Никого не встречаю. Сжимаю в кулаке мой заветный шедеврик. Теперь я знаю, кому он предназначается. Негоже так с подданными обходиться, Государь, негоже.