Сон негра

– Нет, конечно не пойду! Ты что, ничего не понял? Теперь твой ход – до конца. И теперь от тебя все зависит! Теперь только ты дорисовываешь. Наугад, да. Но у тебя вон есть эта твоя шлюха. У нее и интересуйся, что красиво, – смеется, обмахивается лисьим хвостом. – А я пока тут посижу. Здесь тепло, и мягко, и никто не пристает. А ты иди: у тебя большое дело. Сделаешь – приходи. Может быть, поцелую.

Сказала и натянула шелковую простынь до носа. Глаза лукавые блестят.

А у меня кости ломит. И тоскливо и зло. Так зло, что пауки шмыгнули в углы, когда я через дверь проходил. Мотивирует она. Еще чего придумаешь, баба? Может, тебе еще голову дракона подай? Или лучше – голову Русского Духа? На блюде, ага.

Пауки из темных проемов колоннады провожают меня бусинками-глазами. Ну что, милые, теперь вам не ахти? Поубавилось инициативы? Вот и у меня. Вы хоть яйца можете откладывать, пока заняться нечем.

На каменный пол мерно капает яд с хелицер. Кап-кап, кап-кап. В ритм моих шагов. Два капли – шаг, две капли – шаг. Затаились в углах.

Вот нахера с ведьмой связался? Все так спокойно было! Зла не хватает.

Вниз башня тринадцать ступеней. Одна железная дверь. Тринадцать ступеней – и уже знакомый зал. Колонны, на потолке и стенах фрески. Все об охоте, о битвах. Скелет в рубиновой короне горящим мечом разрубает напополам изуродованного человека, хватающегося за ноги его коня.

– Герой, Государь, герой, ничего не скажешь, – показываю ему на фреску. – Человечка безоружного разрубили и про это на стене намалевали картину.

– Что, вздорная баба? – сухо смеется Кощей. – Подпортила тебе настроение?

Молчу. Хочу просто уйти, как пришел, бреду прочь от трона по ковровой дорожке, но Кощей меня обратно разворачивает:

– Ничего не забыл?

– Нет, – говорю.

– Забыл. А раз не помнишь, что, значит, я с тобой еще поболтаю, пока граф там лодку смолит, – показывает рукой в оконный проем.

Там на фоне неба и уступчатых скал мельтешит чья-то спина. Человек, кажется, прямо за окном что-то усердно делает, согнувшись над своей работой.

– Ты, Саша, не бери в голову бабьи бредни. Мы им это позволяем, знаешь ли, потому что всегда чуть свысока смотрим. Как на непоседливых зверьков. По крайней мере, так раньше было, как помню. Сам-то я давненько не практиковался. Раньше, бывало, нагоню девок в баню и ууух! Всех государевой благодатью попотчую… А теперь – во, – он резким движением приспустил шаровары, продемонстрировав мне гладкие тазовые кости. Затрещал своим коротким смешком, довольно клацнул зубами и уселся на трон.

– Государь, – говорю. – Вы же прекрасно знаете все. И мои замыслы, и графовы, – вам ведь все известно наперед. Так зачем нас пускаете туда? И даже сами меня посылаете.

Человек за окном стал работать менее усердно, его движения замедлились, сделались плавными, словно он старается не шуметь и прислушивается.

Государь тоже это заметил, кажется. Выждал короткую паузу, обдумывая свой ответ, а потом как гаркнет вдруг:

– Да потому что мне поебать! Что с вами будет и с этим гнилым королевством, и с его поганым душком!

И снова зашелся стучащим смехом. Чуть дольше, чем всегда делал, и я уловил это. А пока смеялся, он пальцем меня коротко поманил к себе, и я подошел вплотную, поднялся по ступенькам к трону.

Он еще раз пальцами шевельнул – чтобы я прямо к нему наклонился. Я и придвинулся почти вплотную. Целое ухо к нему повернул, и он мне заклекотал тихо, словно это у него между пустыми ребрами жуки-короеды скреблись:

– Что я сейчас тебе скажу, Саша, – это только для твоих ушей. И ни для чьих больше. А если ты проболтаешься, я тебя закопаю под ядерным могильником, и ты будешь там гнить, пока Духа Русского на тебя хватит.

Я отстраняюсь от него и киваю, а сам слежу за человеком в окне, – не может ли он нас как-то услышать?

Кощей продолжает тихим скрежетом:

– Мы все тут в одной лодке. Я гребу, граф – раскачивает. И было так испокон веков, таков всегда был порядок. Но мне наскучило. Власть – это приятно, но это изматывает. Кости уже не те – скрипят и ноют по вечерам. А ты как раз обещал навести порядок. И хоть и знаю я, Саша, какую дрянь ты задумал, и что у сердца прячешь, – Государь постучал фалангой по оттопыренному карману моего плаща, – зато ты точно графу не дашь его несбыточную анархистскую фантазию осуществить. Может и вообще, одна гадина сожрет другую гадину. Или нет, может, только хуже всем сделаете. Но это уже не мое дело, это ваше дело. Потому что то, что я вас туда одних посылаю, – он приблизил челюсть к самому моему уху так, что я почувствовал поглаживание теплого воздуха, выходящего из его нутра – это, мой друг, и есть демократия, – сказал и в кулак мне украдкой впихнул что-то маленькое.

Я отстранился, пытаясь понять, не издевается ли он. По всему казалось, что нет. Но его слова оставили острый болезненный след: я почувствовал, что меня одурачили, но где именно – понять я не мог, и от этого было вдвойне досаднее.

– А почему вы сами не поплывете с нами, Государь? Проконтролировали бы, да и нам, может, не помешает помощь. Я не понимаю.