Сон о Кабуле

– Директор Абдоль сам организовал оборону. Сам стреляет из пистолета. Просил прислать подкрепление. Дружину партийцев, войска «командос». Ты, Достагир, забирай студентов, раздай автоматы и пошли их на хлебзавод. Я поеду в Министерство обороны, попрошу прислать отряд «командос». Мы должны сохранить хлеб Кабула.

Из этих взволнованных, слегка риторических фраз Белосельцев не смог понять, почему оказался незащищенным хлебзавод, почему отсутствуют войска, какую позицию занимает командование советских частей. Обстановка в городе была неясна. Была неясна судьба оставшейся в отеле Марины. Он стремился в отель, чтобы увидеть ее. Стремился в посольство, чтобы там из первых рук узнать положение дел.

Он попросил Сайда Исмаила взять его с собой в город. Распрощался с Кадыром, у которого заработал, затрещал телефон. Обнялся с Достагиром, выходившим на связь со студентами. Прихватив свой дорожный баул, вышел на улицу, в мокрые сумерки, где Майванд в свете ламп казался натертым ртутью и по белым мазкам на асфальте пробегали неясные тени.

Они залезли в транспортер, напоминавший длинное железное корыто, открытое сверху, склепанное из ромбовидных кусков. Над кабиной был установлен ручной пулемет. Афганский солдат в долгополой шинели и в каске, напоминавшей стальной шлем времен Третьего рейха, зябко сутулился над пулеметом. Сайд Исмаил стукнул кулаком по кабине, крикнул водителю: «Еще раз на хлебзавод!», и стальное корыто, освещая фарами путь, понеслось, грохоча, по Кабулу.

Белосельцев стоял в рост, держась за холодный вибрирующий борт броневика. Мимо мелькали дома, тусклые лампы, светильники. Город расползался по окрестным горам, как шевелящееся темное множество костяных черепах, уносящих под панцирями загадочную потаенную жизнь. Вдоль улиц, укутавшись, сторонясь освещенных мест, торопились люди. Казалось, они что-то скрывают под запахнутыми покрывалами. То ли спасают детей. То ли несут оружие. Белосельцеву было странным это движение по ночному мятежному городу в железном ковчеге. Казалось, вот-вот транспортер скользнет колесами по липкому асфальту, оттолкнется, полетит в черном ветре над крышами Старого города, над гробницей Бабура, над жестяным полумесяцем мечети. И все это снится – желтые лампады убегающих в гору домов, тусклый светильник, освещающий грязную вывеску, рогатая каска сутулого пулеметчика, и они, не касаясь земли, в железном ковчеге летят над Кабулом. «Сон о Кабуле», – повторял он, держась за железный борт.

Они подкатили к хлебзаводу, к грязно-белой башне элеватора, и у закрытых ворот, вдоль пустынной улицы, пулеметчик выпустил короткую очередь. Сайд Исмаил, соскакивая, забарабанил в ворота, выкрикивая:

– Товарищ Абдоль!.. Открой, товарищ Абдоль!..

Ворота заскрипели. Оттуда метнулся узкий лучик фонарика. Обшарил Сайда Исмаила, маслянистый борт транспортера. Створы ворот приоткрылись, и директор Абдоль выступил вперед, без шапки, в одутловатом пальто, сжимая перчаткой фонарь.

– Они опять собираются напасть на завод, – сказал он. – Говорят по телефону: «Уйди добром. Иначе кинем тебя в чан с тестом, сделаем из тебя большую лепешку». Мы отбили первый штурм. Второй не отбить.

– Достагир приведет студентов. Я еду в полк «командос», приведу подкрепление. – Сайд Исмаил забирался обратно в короб транспортера, перекидывал ногу через борт. Директор, тоскуя, смотрел, как он залезает, не веря, что подоспеет подмога, измученный, изверившийся человек, изувеченный в тюрьме, которому вместо хлеба уготованы пули.

– Подожди, – сказал Белосельцев Сайду Исмаилу. – Я останусь. На обратном пути меня заберешь.

Он соскочил на землю, оставляя баул в транспортере. Мимо удивленного директора, узнавшего его в полутьме, проскользнул на заводекой двор. Слышал, как лязгнули, закрываясь, ворота, как, урча, удаляется транспортер.

– Вам-то зачем?… У вас и оружия нет, – сказал директор, но Белосельцев заметил, что его появление было важно Абдолю. Он, Белосельцев, не мог защитить завод. Но он мог разделить с афганцем смертельную опасность, а, возможно, и смерть. Вероломство советских друзей, отступивших от Абдоля в час беды, закрывших перед ним ворота посольства, искупалось теперь присутствием здесь Белосельцева. Эту непроизнесенную мысль угадал Белосельцев. Угадал в директоре и в себе самом. – К сожалению, нет у меня для вас оружия, – повторил Абдоль.

Они шли по заводу мимо редких караульных, защищавших подходы к цехам, к элеватору, к складам муки. Среди мятежного города, бунтующих толп, убийств и погромов завод продолжал работать. В стальных автоклавах хлюпало тесто. Мигали глаза индикаторов. По ребристым желобам и трубам лилась вода. Впрыскивалось масло. Горели печи. Пахло горячим хлебом, сладким духом пшеничных зерен. И казалось, этот живой чудный дух сталкивается с темными жестокими силами, в сумеречных цехах возникают вихри невидимых схваток. Белосельцев лицом ощущал удары холодного и жаркого ветра, словно незримые крылья били его по щекам.