Сон, похожий на жизнь (Повести и рассказы)

Коля-Толя пришел — хмурый, всклокоченный:

— Женщинам не место на военном корабле!

— Ухожу, сынок, ухожу!

Кивая нам и улыбаясь, ушла.

Коля-Толя спустился. Адмирал!

— Ну — я обо всем договорился!

Видимо, во сне?

— Дотащат вас ребята! Только их накормить надо.

— Чем?

— Чем, чем! Мясом — чем!

— Чьим? — я поинтересовался.

— Что значит «чьим»? — Коля-Толя задергался. Сложный вопрос. — Ваш же катер тащить!

Логично. На первый взгляд.

— А! Понял! — Никита, крупный ученый, воскликнул. Схватил крышку люка, хотел лосятину достать.

— Не понял! — Коля-Толя крышку люка жестко своим опорком прижал.

— И я не понял, — Никита растерянно произнес.

— Мясо мое! — Коля-Толя сказал. — С какой это балды на моем мясе вас домой повезут?

— Но...

— Я купил его у вас! Забыл? На Сенном. За тысячу!

— Так а где же она?

— Я же сказал — по реализации, — сказал Коля-Толя. — Хотите — можете купить!

Ни черта не поймешь в этой рыночной экономике! Мы же за свое мясо должны платить!

— Логично вроде? — Никита на меня посмотрел.

Я пожал плечами. Никита пятьсот вытащил, на меня посмотрел.

Я, что ли, должен? Я вообще к этому мясу не прикасался ни разу — и погорел! Что значит — шаги грядущего! Раньше не было так!.. Впрочем, раньше так было, но теперь функции государства на себя Коля-Толя заботливо взял. Я дал пятьсот, из отпускных.

— Что это вы мне протягиваете? — Коля-Толя поднял изумленно спаленную бровь.

— Как — что протягиваем? Деньги! — Никита сказал. — Тысячу! А что?

Совсем обессилел уже от рыночной экономики!

— Какую тысячу? — изумился тот.

— Нашу! — Никита пробормотал. — За наше же мясо... Логично?

— Тысяча — это ваша цена. А моя — две тысячи. Логично?

— Две тысячи? За наше же мясо?

— Бывшее ваше! А ты думал как? Рынок!

Да. Пришлось две тысячи дать. Последние отпускные!

— Ну... С первой удачной сделкой тебя!.. И надеюсь — последней! — Я поздравил его от души.

— За пятьсот и подшипник отдам! — Коля-Толя расщедрился.

— Он что — из золота у тебя? А зачем мы тогда мясо для бурлаков закупали, сами у себя? — поинтересовался я.

Не на все вопросы существуют ответы. Тут ответа тоже не последовало. Зато Коля-Толя взамен нам новый блистательный план предложил. Берем деньги в долг, у тех же «горных орлов» (я заметил уже по нам, что в своих операциях он крепко надеется на людскую забывчивость), на эти же деньги берем у них сухосоленую козлину (их главный товар) и им же продаем. Долг, естественно, не возвращаем. Просто, как все гениальное. А для безопасности операции — все это делаем с катера!.. «Неуловимый ларек»! Как нам такой вариант?

Никита выпил «Гара-Еры» и свалился на палубе. Стремительное наше скатывание по социальной лестнице не мог пережить.

Мимо, шевеля страницами, диссертация его проплыла. Рыбки жадно клевали ее и до того поумнели, что образовали свой ученый совет. И вполне состоятельно себя чувствуют! А Никита — лежит. Переживает, что он не гений. Будто рыбки — гении!

— Она! Снова! — тыча грязным пальцем, Никита завопил, потом отгородился ладошкой, как Борис Годунов от «кровавых мальчиков».

Оставляя за собой черный след на воде, шаровуха катилась. Не заметил я, как она из диссертации выскользнула. Наматывала на себя пушинки с воды, совсем уже мохнатая стала.

— Нет! Нет! — Никита завопил.

Шаровуха прыгнула на него, но, к счастью, тут Коля-Толя наш с тазом оказался, отбил ее. Упала она в воду, брезгливо шипя, отпрыгнула. Потом, видя, что мы за «щитом», сделала круг и медленно на пух опустилась, на берегу: все пространство вокруг белым пухом закидано. Неподалеку в нем бурлаки спят, целиком на нашей совести находящиеся. Загорелся пух! Коля-Толя пошел туда, тазом ее накрыл, вместе с пламенем. Стоял, почесываясь. Я спросил его: не беспокоят ли наши чудеса?

— После «Носа» — нет вопроса! — пренебрежительно Коля-Толя сказал. Мол, до гоголевского «Носа» нам далеко!.. Согласен.

Помедлив, он взял таз. Шаровуха подпрыгнула возмущенно (луженым тазом еще не накрывали ее!) и умчалась по Вознесенскому проспекту, на лету лишая невинности всех постовых.

Никита плакал, размазывая грязные слезы по лицу. Прощайте, высокие технологии! Наш удел теперь — «неуловимый ларек»!

— Ну, пойду вздремну! — сказал Коля-Толя. У него и на суше дом есть. Вечные скитания — это лишь наш удел.

Вдруг Коля-Толя знаменитый таз свой подарил.

— Держите уж! — пожертвовал самым дорогим. — Чувствую — без него вам хана! От чистого сердца оторвал! — Швырнул таз на палубу, отвернулся, слезы утер. Никиту поощрил персонально: чуб его растрепал. — Ты еще будешь у меня рыдать от счастья! — пообещал.

И оказался прав. Когда мы в Ладоге тонули и тазом тем воду вычерпывали и молнии отбивали, Никита рыдал.

Ушел Коля-Толя. Лосятину под мышкой унес. Видно, ей еще во многих удачных сделках участвовать предстоит.

Солнце позолотило воду, рубку катера, мух. Лосиные мухи необыкновенно размножились и почему-то не покидали нас. Внимательно осматривал их. Как маленькие Пегасики с крыльями. Вдруг раздвигали хитиновый панцирь, вскидывали мутные крылышки, потом неряшливо их складывали — из-под чехла выбивались, как ночная рубашка из-под пальто.