Сон после полуночи

А чтобы Рим скорее набирал мощь, он прибег к старой хитрости основателей городов - открыл убежище всем, кто нуждался в нем. И потянулись со всех концов Италии в новый город беглые рабы и свободные люди - убийцы, воры, клятвопреступники, - все те, кого в их родных племенах должны были судить и предать справедливой казни...

На латинском языке - Рома.

Глава 2

ЗАВТРАК БЕЗ ЯБЛОК

Через час, когда Клавдий в обществе своего ближайшего друга сенатора Луция Вителлия и его сына Авла задумчиво заканчивал завтрак, и слуги уже ожидали знака, чтобы вносить яблоки1, появилась Мессалина.

- О-о! Ты уже встал, дорогой? - с порога осведомилась она и развязной походкой подошла к столу. - И Вителлии, конечно, уже тут!

Услышав свое имя, Вителлий Старший вскочил с ложа и, едва не касаясь лбом пола (Клавдий эдиктом категорически запретил проскинезу2), поклонился жене императора. Затем достал из-под тоги нагретую на груди туфельку, которую Мессалина подарила ему однажды прямо со своей ноги, и благоговейно поцеловал ее изящную подошву.

Мессалина приветливо улыбнулась. Старый сенатор засиял, точно вылетевший из штемпелей новый денарий. Авл, не переставая жевать, во все глаза уставился на жену императора.

И только лицо Клавдия осталось без изменений. В своих мыслях он был бесконечно далек от жены и гостей. От ложа, усыпанного лепестками роз. От столика, заставленного блюдами с самыми изысканными яствами. Дворца...

Размышляя о прошлом Рима, он вдруг вспомнил Тита Ливия.

Их разговор – когда знаменитому ученому было уже за шестьдесят, а ему только четырнадцать лет. Он дал Ливию прочитать свой первый труд по истории этрусков, и робея, ждал приговора.

«Это хорошо, что ты знаешь язык мёртвого народа!» - начал Тит Ливии.

«О, да! - воодушевляясь похвалой, воскликнул он. - Это позволило мне по уцелевшим письменам восстановить целые периоды его истории!»

-Ты что-то сказал, дорогой? - наклонилась к мужу Мессалина, поправляя сползший ему на ухо венок из миртовых веток.

- Нет-нет, я сыт - спасибо! - невпопад ответил Клавдий.

- Зато я умираю от голода и жажды! - капризно скривила губы Мессалина и, видя, По древней традиции, всякая трапеза римлян начиналась с яиц и заканчивалась фруктами.

Проскинеза - восточный обычай падать ниц перед правителем, вошедший в Риме в моду при Калигуле. что Клавдий по-прежнему не обращает на нее внимания, возмутилась: - Разве так должен муж встречать молодую жену? А ну-ка, вина сюда и еды! - захлопала она в ладоши. - Да побольше! Начинаем завтрак сначала!

Отложив блюда с яблоками, слуги внесли запеченные яйца и заново накрыли стол к великой радости Вителлия Младшего известного всему Риму своим прожорством.

- За что будем пить? - спросила Мессалина, показывая мизинцем, чтобы ей налили неразбавленного фалернского.

- За нашу Венеру! - разбрызгивая вино, высоко поднял кубок старый сенатор. - Нет!

- зажмурился он, точно от яркого света. - Что жалкая Венера по сравнению с Мессалиной? И хотя безжалостная стола скрывает от нас ее божественную фигуру, за нашу неповторимую, прекраснейшую Валерию Мессалину!

Мессалина по-своему истолковав тост, охотно сбросила с себя нарядную столу.

Оставшись в короткой, полупрозрачной тунике, она обвела Вителлия Младшего таким взглядом, что даже этот, растленный с детства в скандально знаменитых «Венериных местечках» Тиберия молодой человек перестал жевать и густо покраснел.

Мессалина довольно усмехнулась и мелкими глотками стала цедить вино, поданное ей в старинном греческом кубке с изображением резвящихся Амуров.

Авл искоса наблюдал за каждым движением этой красивой, стройной женщины, рассказы о неслыханном распутстве которой были на устах всего Рима. О нем знали все – от консула до последнего раба. Все, кроме ее собственного мужа. Верша государственные дела, Клавдий наказывал в эдиктах знатных матрон, даже не подозревая, что их прегрешения могли сойти за невинные забавы по сравнению с тем, что вытворяла его Мессалина.

Говорили, что жене императора давно наскучили тайные свидания с любовниками сенаторами. Теперь на всех углах клялись, что видели ее то в одном, то в другом публичном доме, где она открыто предлагала себя понравившимся мужчинам.

Рассказывали о таких гонениях, которые доверчивый император по навету жены обрушивал на тех, кто отказал ей в настойчивых просьбах, что невольно вспоминались самые худшие времена Тиберия и Калигулы. При помощи верных людей и лжесвидетелей Мессалина ухитрялась оговаривать самых преданных мужу людей. Авл ожидал, что и сегодня кто-нибудь из его знакомых римлян, не рискнувших вступить в преступную связь с женой самого Цезаря, будет обвинен в заговоре или государственной измене.

Но на этот раз Мессалина пребывала в прекрасном настроении.