Сон с четверга на пятницу

Пробуждение было внезапным. Настя открыла глаза и уставилась в потолок. Несколько секунд она пребывала как бы в прострации, не до конца осознавая, кто она и где находится. И лишь затем сознание прояснилось. Она вспомнила, что видела сон. Сон… Да-да, приятный сон. Кажется, в этом сне был Алексей – живой и невредимый. И он жарил блинчики.

Настя улыбнулась, не замечая, что по щекам ее стекают слезы. Потом огляделась. Она не сразу вспомнила, что находится в домике кладбищенского сторожа.

Полежав еще немного, но так и не сумев восстановить в памяти подробности сна, Настя поднялась с дивана, надела плащ, обулась и вышла на улицу.

Было утро. Настя несколько секунд постояла, вдыхая свежий утренний воздух. Заметно похолодало. Изо рта шел пар. Женщина поежилась.

«Холод, – подумала она. – Опять этот проклятый холод».

Шагая к метро, Настя никак не могла избавиться от ощущения, что в мире, пока она спала, случилось что-то страшное. Но что тут еще могло случиться? Алексей почти два месяца как мертв, лежит в мерзлой земле на глубине двух метров. Разве может быть что-то страшнее?

«Нет, – сказала сама себе Настя. – Не может».

А значит, и беспокоиться не о чем.

Однако беспокойство не проходило. Напротив, с каждым шагом оно все нарастало. Откуда-то появилось гнетущее ощущение недавней и очень большой утраты. И это ощущение было как-то связано со сном, который видела Настя, пока спала в сторожке Николая Кузьмича. Она плохо помнила сон, но знала, что в этом сне она снова была с Алешкой. И он жарил блинчики. И… что-то было еще?

* * *

Настя тихонько постучала в кабинет доктора Макарского и тут же, не дождавшись ответа, открыла дверь. За столом, спиной к ней, повернувшись на крутящемся кресле в окну, сидел мужчина.

– Доктор, – неуверенно окликнула она.

Мужчина развернулся вместе с креслом к ней. Худощавый, темноволосый, лет тридцати пяти-сорока на вид. Нос с горбинкой и мефистофельский излом бровей придавали его лицу оттенок насмешливой иронии, хотя карие глаза смотрели задумчиво, почти рассеянно, словно мыслями он был совсем не здесь. Он был похож на поэта или актера, которому суждено играть поэтов.

Незнакомец окинул ее любопытным взглядом.

– Я буду рад с вами поговорить, – сказал он. – Хоть я и не доктор.

– Простите, – произнесла Настя. – Я приняла вас за доктора Макарского. – Она чуть прищурилась. – А вы…

– Сумасшедший пациент, – договорил за нее мужчина. – А вы?

Она улыбнулась:

– Я тоже.

– Вы не похожи на сумасшедшую.

– Вы тоже.

Мужчина усмехнулся:

– Слово «тоже» – главное в вашем лексиконе?

– Да, наверное. Хотя раньше я этого не замечала.

Он поднялся с кресла, слегка перегнулся через стол и протянул ей руку.

– Глеб Корсак.

– Что? – не поняла Настя.

– Мое имя, – пояснил он. – Глеб Корсак.

– Настя Новицкая.

Они пожали друг другу руки.

– Какой у вас диагноз? – поинтересовался Глеб.

– Маниакально-депрессивное расстройство.

– Круто, – одобрил он. – Звучит как музыка.

Настя хмыкнула:

– Да уж, музыка. Траурный марш Шопена. А у вас?

– Диссоциативная фуга.

– Тоже неплохо.

– Опять «тоже»? – иронично сказал он.

Настя слегка покраснела.

– Простите. Я не нарочно. А что значит диссоциативная фуга?

– Я помню то, чего не было.

– А то, что было, помните?

– Да.

– Значит, вы помните и то, что было, и то, чего не было?

– Ну, можно и так сказать.

Настя усмехнулась.

– «Круто», как сказала бы моя племянница. А откуда вы знаете, какое из ваших воспоминаний настоящее, а какое – нет?

– Ниоткуда. В этом вопросе я полностью доверяю моему доктору.

– Почему?

– У него есть железная логика, медицинское образование и великолепная терминология, которая может впечатлить кого угодно. А я всегда был впечатлительным.

Дверь за спиной у Насти распахнулась, и в кабинет вошел коренастый охранник с неприятным лицом.

– Какого хрена вы тут делаете? – грубым голосом проговорил он, хмуро взглянув на Корсака.

Тот поморщился. Потом посмотрел на женщину и сказал извиняющимся голосом:

– Прошу простить моего слугу, Настя. Он всегда отличался грубостью манер. Здесь женщина. Или ты не заметил, болван? Ну-ка быстро скажи тетеньке «здрасте».

Дюжий санитар смутился.

– Здрасте, – произнес он. Потом перевел взгляд на Корсака и произнес утрированным, сладким голосом, не предвещающим ничего хорошего: – Глеб Олегович, пожалуйте в палату!

– Прогрессируешь, – похвалил его Корсак. – Молодец. Анастасия, простите, но я вынужден откланяться. Приятно было с вами познакомиться.

– Мне тоже, – искренне сказала она.

– Если захотите со мной поговорить, звоните на номер приемного покоя, мне все передадут. Хотя… – Он вздохнул. – Единственный род свиданий, который здесь практикуют, это свидания с доктором. В моем случае они лишены всякого эротизма. Но, возможно, вам повезет больше. Всего доброго!

Темноволосый парень вышел из кабинета в сопровождении охранника, и почти тотчас же в кабинет вошел сам доктор Макарский.

– Добрый день! Прошу прощения, что заставил вас ждать, – проговорил он и прошел за стол.

Настя подождала, пока он усядется, и сказала:

– Здесь только что был парень. Глеб Корсак.