Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.

Значительная часть стихотворений, вошедших в роман, написана в форме ши – «регулярным» стихом с правильно чередующейся рифмой, пятисловной или семисловной строкой с цезурой соответственно после второго или четвертого слова. Стихам этим свойственна музыкальная четкость и лаконичность. Широко представлена поэзия романсового звучания – пейзажная или интимная лирика в жанре цы; неоднократно встречаются песни, похожие по форме на арии цюй из классической драмы, другие стихи песенного склада – гэ, баллады – яо. Исполнены торжественности строфы-восхваления – цзань, эпитафии – лэй. Поэт знакомит нас с духовными гимнами, похожими на заклинания, – цзи, дает пространные образцы официальных посланий, написанных в форме велеречивых прозопоэтических повествований лирико-философского толка – фу. Наряду с крупными поэт прибегает к малым стихотворным формам. Это и надписи у входов в храмы, на воротах постоялых дворов, на арках, стенах беседок и павильонов, называемые ляньэ; изречения и девизы, написанные, как правило, рукой искусного каллиграфа – шуци; стихи-загадки – дэнни, застольные экспромты – цзю-лин; парные надписи из двух или четырех строк, также имеющие характер афоризмов, поучений, девизов – их называют пяньвэнь. Поэтические подражания изящным образцам древности – песням, одам или гимнам «Книги песен» («Шицзин», XI—VII вв. до н.э.), стихам Цюй Юаня (340– 278 гг. до н.э.), Сун Юя (IV – III вв. до н.э.), Цао Чжи (192—232), Тао Юаньмина (365—427), поэтам времен Танской (VII – X вв.) и Сунской (X – XIII вв.) династий – почитались как доказательства высокого поэтического мастерства и образованности, всячески поощрялись и назывались ни гувэнь. В романе эти подражания довольно часты и всегда узнаваемы для начитанных знатоков, какими были сам Цао и его литературное окружение.

Таким образом, в одном романе органично сосуществуют стихотворные формы и стили, весьма различные по времени их возникновения в литературе. Автор этого каскада предстает не только как выдающийся писатель и изощренный стилист, не только как художник, являющий нам энциклопедическую полноту поэтических красок, но и как высокоученый филолог, в совершенстве постигший широту и глубину классической поэтики Китая.

Из послесловия к роману читателю известны перипетии жизни Цао, получившего воспитание в богатой и знатной семье в Пекине, а после ее разорения обретшего уединенный приют в Деревне Желтых листьев к западу от столицы, в горах Сяншань. Там в тишине и уединении прожил Сюэцинь последние десять или пятнадцать лет своей жизни, отдавшись писательскому творчеству, поэзии, живописи. Бедность его существования щедро вознаграждалась вниманием друзей и почитателей. Со времен учебы в казенном училище сохранили с ним дружбу братья-литераторы Дуньчэн (1733—1791) и Дуньмин (1729 – 1796). Выходцы из императорского рода Айсиньгиоро, они часто навещали убогое жилище Цао, принимали близко к сердцу нужду поэта, воспевали в стихах его талант, стойкость, трудолюбие. Так, Дуньчэн в стихотворении «Выражаю беспокойство о Цао Сюэцине» высоко оценил в нем смелого новатора, подобно танскому поэту Ли Хэ из Чангу ломающего отжившие догмы:

Люблю господина: его вдохновенная кисть,
Рождая стихи, чудодейственной силы полна!

Вослед за поэтом, известным как житель Чангу,
Он рушит заслоны, мешавшие прежде творить[1].

Однако «рушить заслоны» старых предрассудков и строгих запретов было совсем не легко и не просто. В годы, когда творил Цао, императорская цензура зорко следила за вольнодумцами. Поэтому и в его стихах к роману мы сталкиваемся с множественными иносказаниями, околичностями, намеками.

Среди близких друзей писателя в период его уединения в горах Сяншань были поэты, художники, каллиграфы – Сю Янь, Чжоу Лиян, Пу Вэн, Ло Цзечан, Фу Чжай, Мин Иань, И Моу. Когда гости из Пекина приезжали в горную деревушку, время шло за нескончаемыми беседами о поэзии и живописи, за веселыми застольями, неотъемлемой частью которых была игра в буриме. Но и в разлуке друзья не забывали Цао, часто обменивались с ним стихотворными посланиями. Однако о главном труде его жизни, о романе «Сон в красном тереме», содержание которого далеко выходило за рамки дозволенного, а многообразие форм не подчинялось каким-либо ограничениям, знали далеко не многие. Чьих-либо письменных упоминаний о нем при жизни поэта не сохранилось.