Сон в летнюю ночь

— Ну, это я погорячилась, конечно. Юлия Магнусовна не как пробка, но Вы бы всё-таки её поменьше слушали. У неё всё-таки не тот уровень компетенции, чтобы государственные вопросы решать. Вот с этой помолвкой, например, она хотела как лучше, а получилось как всегда: все перешёптываются, пересмеиваются, Вы авторитет теряете. Мы про Елизавету Петровну сейчас говорили, она информационных поводов достаточно даёт, но даже она таких ляпов не делает, над нею никто за глаза не смеётся.

— А разве надо мною смеются? — Анна Леопольдовна испуганно посмотрела на Викторию. — Я же мать императора, Великая княгиня.

— Вот именно, Вы, мать императора, Великая княгиня. С Вас пример должны брать.

Анна Леопольдовна, словно школьница, принялась оправдываться за свои действия и смешалась.

— Но как мне быть, ежели я люблю графа Линара? — растерянный взгляд устремился на Викторию. — Зачем Господь предназначил мне такой высокий жребий? Я была бы гораздо счастливее в более скромной доле.

— Доля у Вас, прямо скажу, непростая, но почетная. При Вашей должности права не имеете повода для разговоров подавать. «Грех не беда, молва не хороша», — неожиданно для самой себя вспомнила Виктория грибоедовский афоризм.

Слова из бессмертной комедии очень понравились Анне Леопольдовне, она несколько раз повторила их, а потом задала всё тот же, сакраментальный вопрос:

— Так всё-таки, Виктория, что занимает графа в Дрездене. Мне это зело важно знать.

— Я же сказала: всё с ним хорошо. Дела уладит, вернется, вот его самого тогда и спросите, чем занимался. Вот здесь волноваться абсолютно не о чем.

— Как не волноваться! Виктория, мне думается, что Вы никогда не испытывали чувства любви. Ведь подлинную любовь не каждому дано испытать. Я благодарю Господа за то, что он ниспослал мне это великое чувство. Но достойна ли я этой любви — любви самого во всем свете прекрасного мужчины? Я так привыкла к страданию, что не могу до конца поверить в это счастье. Мне страшно, что этот дар может исчезнуть.

Вику возмутили эти слова: сказать ей, Виктории Чучухиной, что она любви не испытывала!

— Уж кто-то, а я в этом кино снималась, причем в главной роли, — Вика с вызовом посмотрела на правительницу, — и я Вам очень даже сочувствую, но не стоит забывать, что у Вас муж и дети. И вся страна на Вас смотрит.

— Виктория, сызнова выступает в роли посла принца Антона! — это в кабинет вошла Юлиана фон Менгден.

Юлиана с большим презрением относилась к Антону Ульриху, считая рога — это единственная награда, которую принц заслужил. Лифляндская баронесса почитала главными мужскими добродетелями умение поддержать галантную беседу с дамой и со вкусом одеваться. Поскольку принц был лишен обоих этих важных качеств, то ничего кроме презрения, по мнению Менгден, он не вызывал.

— Мы не говорили про принца, Виктория толковала об опасности, коей может служить поведение Елизаветы Петровны.

— Боже мой, все только про это толкуют. Это стало скучным, — смешно надула губки Юлиана.

— Так, может, не напрасно толкуют, — не выдержала Вика, — может, всё-таки стоит прислушаться.

— В Петербурге все всегда чего-нибудь да боятся. Холода, наводнения, страшного суда, теперь вот ещё Елизавету Петровну придумали, — Юлиана не любила неприятные разговоры.

— И что самое интересное: и холода и наводнения наступают, — продолжила Виктория, — и Елизавета Петровна выступит. Все же не просто так про неё заговорили. Не закрывайте глаза на проблему. Кстати, нам на тренинге говорили, что не надо говорить проблема, надо говорить задача. Вот примитесь за решение этой задачи.

— Хорошо, обещаю Вам, Виктория, завтра же на куртаге поговорить с цесаревной, — устало выдохнула Анна Леопольдовна. — И наконец, посмотрите же, что нынче у графа Линара.

И они обсудили дела графа Линара, потом обсудили новинки моды, потом посплетничали о романе одной из фрейлин… Словом, прекрасно провели время.

XIХ. Санкт-Петербург, 23 ноября 1741 года. Утро

Ни на следующей день после разговора с Викторией, ни через неделю, ни через месяц Анна Леопольдовна ничего не предприняла, чтобы поговорить с Елизаветой Петровной. Великая княгиня не только Виктории Чучулиной дала обещание высказать цесаревне своё недовольство, но и принцу Антону, и своим министрам, и покойной матушке, явившейся ей во сне, но никак не могла собраться духом, чтобы обвинить двоюродную тётку в коварстве. Правительница оправдывалась перед собой за это малодушие тем, что дождётся приезда графа Линара и с ним обсудит это щекотливое положение. Только искушённый в дворцовых интригах Линар мог правильно оценить обстановку и дать так ей необходимый совет. Остальные участники событий авторитетом у Анны Леопольдовны не пользовались.