Сон в летнюю ночь

Александр Силецкий СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ

«Ну, за каким рожном я летел на эту Землю?! Ну, за каким рожном я лез в университет? История театра, баловной эстет — философ… Конкурс — то какой был!.. Тьфу! Сидел бы лучше на своем Лигере-Столбовом. Женщины там есть. Гусаром стать можно. Схимником — и подавно. Что еще? Нет, вот завалю экзамены, плюну на все — и улечу домой. К маме».

Ривалдуй вздохнул и уселся на кровати, муторно уставясь в потолок.

Беда!..

А может, рано улетать?

Шекспира он, конечно, не читал, но ведь сдать — то — можно! Не глупее же он остальных.

Тут вспыхнула лиловая почтовая лампочка, извещавшая о прибытии корреспонденции, запахло канцелярией, и в воздухе, в метре от пола, сложился искрящимися буквами текст молниеносной телеграммы.

«Отрока Ривалдуя, отпрыска Запсена, зовем зайти по делу в деканат. Срочно».

Надпись растаяла, и Ривалдуй тихонько охнул. Деканата он боялся пуще смерти. Просто так его не вызывали никогда, но вечно — по делам житейского разгула. Собственно, вначале его это даже радовало — все же личность, себе на уме, гусар в науках и в быту, — а потом частые наскоки начальства стали его раздражать. Он бы, конечно, угомонился, но…

Энергичный он был человек. Не зря его мама в детстве порола. Он вспомнил и прослезился. Потом встал, застегнул рубашку на все магнитопупки, потрогал подбитый сегодня утром левый глаз и, внезапно успокоившись, вышел в коридор. Не иначе, как из — за драки вызывают. А это — пустяки. Дело привычное. Тут уж он знал, что говорить.

— Здрасьть! — сказал он декану и, изобразив умиленье на лице, томно шаркнул ножкой.

Декан любил, чтоб было церемонно.

— А! — вскричал тот, вспрыгивая навстречу Ривалдую, и парик с незабудками съехал ему на ухо. — Рад видеть! — гукнул он и кулачком подпихнул парик на место. — Если я не ошибаюсь… Вы кто такой?

— Ривалдуй — Запсена сын, студент с Лигера — Столбового. Как детишки?

— У меня детишек нет, — сообщил декан уныло. — Вы с какого факультета?

— С историко — театральной экспертизы! — возликовал Ривалдуй. — Театровед!

— Гигант? — осведомился декан.

— Это я гигант, — вдруг предупредительно выступил из — за шкафа пухленький маленький студент в очках. — Пупель Еня. Тоже, знаете, со Столбового.

— Земляк! — воскликнул Ривалдуй.

— Оставьте меня, — ответил Пупель Еня и важно поправил очки в матерчатой оправе. — Я наказан, но прошу меня ни с кем не путать.

— Ах ты, батюшки, беда: совсем забыл!.. — всполошился декан. — Девятый час человек в углу стоит. Не устал? — заботливо поинтересовался он.

— Я же гигант… — вздохнул Пупель Еня. — Гигант полового бессилия… Между прочим, эти ваши наказания меня до гигантизма и довели. Где это видано, чтоб человек неделями из угла не вылезал?! У нас на Столбовом…

— Ты только не сердись, — предупредил декан. — А то я тоже рассержусь. И — всё тогда… Вы понимаете, — обернулся он к Ривалдую, — студент темноты боится. А как же история театра, тьма веков?!. Вот я его в темный угол и ставлю, чтобы привыкал. А он сердится, говорит, что все равно боится. Тут уже сержусь и я. Ну, боишься все?

— Боюсь, — пробасил гигант и заплакал. — Я в космонавты уйду. Ну вас с этим театром.

— В космонавты… — мечтательно повторил Ривалдуй.

— Инн — дэ? Вы тоже — боитесь темноты? — подозрительно спросил декан.

— Нет, — с чувством отозвался Ривалдуй. — Я боюсь завтрашнего экзамена.

— Вот для того — то я вас и позвал, — со значеньем сообщил декан.

«Мать честная!.. — подумал Ривалдуй. — Значит, драка не при чем? Вот и влип…»

— Мы тут насчет мето́ды размышляли… — начал декан. — Как бы все поинтересней, как бы это, значит, так… О хронопрочешизме не слыхали?

— Нет, — сознался Ривалдуй.

— Не беда! Теперь вы все узнаете! — Голос декана начал крепнуть и потрясать. От охватившего его ораторского жара парик обвис и начал тлеть, отчего декан взвился еще сильнее. — Великолепно? Да! Неоспоримо? Да! Вы думаете, это шутки — прибаутки? Нет! Это только начало!

— На меня с потолка летит. Потише, — пожаловался из угла гигант Пупель Еня.

— Знаю, — сухо отозвался декан, но притих.

Глядя на него, Ривалдуй вдруг ощутил смертельную тоску и пакостный зуд в кулаках. Однако он вовремя вспомнил, что мордобой с деканом экзаменов не отменяет, и потому лишь насупился и снова браво шаркнул ножкой. Декану это понравилось. Он чуток отхлебнул из граненого лафитничка и, добро заведя глаза, заворковал:

— Театр — это глыба, кулуары, океан… Да — с! Хиханьки и хахоньки — как исторические откровения. И — наоборот. Маски, роли, гонорары и гастроли. Я сам бывалый гастролер. Тартюф, Отелло, Макинпот, коза — дереза… Сколько граней! Вот вас в одну и запихнут.

— За что? — перепугался Ривалдуй.

— Зачем! — поправил декан. — А все затем, чтоб было легче. Мы тут насчет мето́ды размышляли. Как бы это все поинтересней… О хронопрочешизме не слыхали?

— Нет, — сознался Ривалдуй.