Когда автобус подвёз её прямо к арке в стене, окружавшей Эль Ринко, уже смеркалось. Она прошла по склону, где на террасах ровными рядами росли фруктовые деревья. На полпути девочка резко остановилась и замерла, всё её существо было захвачено видом небольшого дерева, покрытого белым цветением.
— Это яблоня, — раздался голос, — а ты кто? Откуда приехала?
На секунду она подумала, что это дерево говорит с ней, но тут же увидела старика, который стоял рядом с ней, — я упала с этой яблони, — сказала она, протягивая руку для знакомства.
Он, по-видимому, этого не ожидал и удивлённо смотрел на её руку.
Вместо того, чтобы пожать её, он нежно взял руку девочки в свою, — странно, — прошептал старик, его большой палец погладил родинку в форме листа, — кто ты? — спросил он ещё раз.
— Мне кажется, я твоя внучка, — сказала она с надеждой. Он понравился ей с первой же минуты. На вид старик был слаб и хрупок, с серебристо-белыми волосами, которые разительно отличались от его загорелого лица. От носа к уголкам губ сбегали две глубокие бороздки.
Интересно, подумалось ей, отчего они возникли: от волнений и тяжёлого труда или от частых улыбок?
— Кто послал тебя ко мне? — спросил старик, его большой палец всё ещё поглаживал листовидную родинку.
— Моя бабушка. Элиза Гомес из Пириты. Когда-то она жила здесь. А вчера вечером она умерла.
— А как тебя зовут? — спросил он, изучая её лицо с большими янтарно-коричневыми глазами, тонким носиком, полным ртом и решительным подбородком.
— Она звала меня Ла Негра… — она запнулась под его пристальным взглядом.
— Ла Негра Клара, — сказал он, — так звали мою бабушку. Она была такая же тёмненькая, как и ты, — он повёл её вокруг яблони, — это дерево было размером с маленькую веточку петрушки, когда я привёз его из путешествия по Европе. Люди смеялись надо мной, говоря, что яблони никогда не будет расти в тропиках. Сейчас она уже старушка. И пусть она высоко не выросла, но всё же приносит кое-какие фрукты. Иногда она стоит вся в белом, — он печально посмотрел на нежные лепестки, затем его взгляд перешёл на любознательное личико девочки, — это прекрасно, что ты упала с яблони. Так мне подарков ещё не дарили.
Голос Эмилии пробудил Клару от мечтаний — Неграааа, — крикнула она, просовывая в щель двери свою голову, — поторопись, детка. Я слышала, как подъезжает машина.
Клара торопливо выскочила из ванны, обтёрлась и почти мокрая скользнула в своё любимое платье. Платье было прекрасного жёлтого цвета с маргаритками, вышитыми вокруг воротничка, рукавов и пояса. Взглянув на себя в зеркало, она радостно хихикнула. Платье делало её ещё темнее, но оно нравилось ей. Она не сомневалась, что кузену Луизито оно тоже понравится. Он проведёт в Эль Ринко целое лето. Правда, она никогда не видела его. Прошлое лето он вместе с родителями путешествовал по Европе.
Услышав шум машины, Клара побежала по коридору в гостиную и в открытое окно увидела блестящий чёрный лимузин. Она с благоговением рассматривала шофёра в кожаной куртке и тучную женщину, одетую в белую блузу.
С хмурыми лицами они начали выгружать бесчисленные чемоданы, коробки, корзины и птичьи клетки. Не говоря ни слова, они вносили всё в дом, наотрез отказавшись от услуг Эмилии, которая выбежала помочь им. Вскоре они закончили разгрузку, и громкий, неприятный гудок огласил окрестности.
Через минуту вторая машина, такая же большая, чёрная и блестящая, въезжала во двор.
Сначала появился небольшой толстый мужчина, одетый в бежевую гваяберу, панаму и чёрные брюки, заправленные в сапоги. Клара узнала в нём Рауля, очень важную персону в правительстве и зятя её сестры.
— Дон Луис! — закричал Рауль, — я привёз твоих дочек. Вот они, три грации! — он низко поклонился, почти коснувшись земли своей шляпой, затем открыл заднюю дверь лимузина и помог выйти трём женщинам: близняшкам Розарио и Марии, и младшей сестре Марии Магдалене, своей жене.
— Луизито, — позвал Рауль, открыв переднюю дверь машины, — помоги мне с этими…
Клара не стала дожидаться конца его фразы и побежала во двор, — Луизито! Я тебя ждала, — она остановилась как вкопанная. Девочка растерянно смотрела на маленького мальчика, который опирался на костыли, — я не знала, что ты попал в аварию.
Покраснев, Луизито взглянул в её тёмное лицо, — я не был в аварии, — деловито ответил он. Для такого маленького и тщедушного существа, как он, у него был довольно громкий голос, — я болел полиомиелитом, — объяснил он, заметив её недоумение и добавил: — я калека.
— Калека? — переспросила она, — мне никто не говорил об этом, — его маленькие белые руки и тёмные локоны, обрамлявшие бледное, утончённое лицо, казались ей чем-то не от мира сего. Он напоминал ей цветение яблони.
Она знала, что ему тринадцать лет, на год больше, чем ей, но выглядел он лет на семь или восемь.
Его губы, загнувшись в уголках, подёргивались, словно он догадался о её мыслях и едва сдерживал смех.
— Ах, Луизито, — она вздохнула с облегчением и поцеловала его в щёку.
— Ты прямо как ангел.