Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

Намерение князя Микала идти на спасение Покчи и Чердына произвело среди ополчения странное впечатление. Все прониклись убеждением, что без покчинского князя плохо им придётся, что несдобровать им будет перед москвитянами, пускавшимися на такие хитрости, которые ставили в тупик самых сметливых пермян. Уныние охватило ратников, остававшихся в Изкаре, но и тем людям, которых брал с собой Микал, было не легче: москвитяне могли перебить их при самом выходе из городка, пользуясь своею многочисленностью, позволявшей им действовать в разных местах в одно и то же время.

Конечно, Микалу можно было дождаться ночи, когда всё-таки легче было ускользнуть из городка, хотя ночи были светлые, ясные. Но времени терять было нельзя, и он, отобрав более надёжных покчинцев, известных ему своею сметливостью и храбростью, перелез через валы и, крадучись, пополз книзу, держа направление в ту сторону, где, по-видимому, не было москвитян, не успевших ещё окружить Изкар со всех сторон.

Оставшиеся в городке ратники, во главе с князем Мате и четырьмя воеводами, не могли следить за дальнейшими движениями ушедших, потому что внимание их поглощал движущийся сруб, наводивший на всех жуткое чувство страха и отчаяния.

— Ишь, антусы[33]! — ворчал Мате, видимо упавший духом после ухода Микала. — Точно им ворса помогает такую громадину в гору тащить! Подумаешь, сила какая!.. А камни наши, как нарочно, мимо летят, не задевают прикрытие ихнее! Просто хоть плачь с досады!.. Видать, что колдовством они сильны... колдовство и двигает сруб ихний...

— Не колдовство, а руки человеческие работают тут, — сурово возразил Бурмат, оставленный своим князем в Изкаре по той причине, что он был умнейший из воевод, без которого остальные вряд ли могли бы толково распорядиться. А руки и у нас, кажись, есть. Можем и мы поработать в свою пользу. Вот только присмотреться нам следует, подождать, когда они до того места дойдут: видишь, где кочка торчит, а на кочке кустик растёт. Тут-то мы и осыплем их камнями да брёвнами, прямо на сруб всё полетит... А теперь подождать надо.

— Делай как знаешь, Бурмат, — махнул рукой Мате. — У тебя голова не безумная. Даже Микал тебя слушался.

— Не бойся, князь! Авось не до конца пропадём! — ободряюще промолвил Бурмат и, приостановив скатывание брёвен и камней, пока не достигающих своей цели, распределил всех ратников по валам, пользуясь указаниями изкарского воеводы Коча, знающего все слабые места крепости как свои пять пальцев.

Потом он сбегал в маленькую церковку, заложенную тем же епископом Ионою, который крестил пермян, положил там десять земных поклонов перед иконами и с минуту стоял неподвижный, благоговейно взирая на изображения ликов святых. Священника не было при храме, церковники тоже куда-то скрылись, — впечатление получилось самое удручающее для набожного воеводы, увидавшего полное запустение в доме молитвы, погруженном в сумрак и безмолвие.

— Забыли наши Бога христианского! Забыли, совсем забыли! — шептали его губы, когда он выходил из церкви. — Оттого и беда на нас пришла, оттого и наказание мы терпим, погибаем от нашествия московского. А поп где? — спросил он у встречного человека, быстро шедшего прямо к церковному крыльцу. — Неужто не молится он в час такой страшный?

— Попа уж третий день не видать, — ответил человек, оказавшийся церковным ктитором. — Не знаем, куда он делся. Быть может, утонул в реке, купаючись в жаркую пору, а может, убежал куда-нибудь, убоявшись попасть под стрелы вражеские...

— Что ты говоришь! — с удивлением воскликнул Бурмат, не ожидавший такой характеристики местного священника. — Да неужто попу бояться подобает вражьих стрел, когда он должен воинов на смерть напутствовать! Аль, может, взаправду утонул он в реке, а? Как ты думаешь?

Ктитор потёр рукой переносицу, потоптался на месте и сказал:

— Не знаю я, подумать чего... Нельзя попу утонуть, ибо он в воде как рыба плавал. Вернее, попрятался он в лес, чтоб, значит, коим случаем от москвитян ему не влетело ненароком. А о воинах он и думать забыл. Да и воины о нём забыли, вестимо...

— Чего ради? — нахмурился покчинский воевода.

— Себя только поп наш любит. Непомерно жаден он на питье, беспрестанно пьяным валяется. А потом ругается с нами зачастую, поносит нас на чём свет стоит, даже князю спуску не даёт. Ну, и отшатнулись от него все... и в церковь ходить перестали...

— Напрасно, напрасно! — покачал головой Бурмат. — В церковь всегда надо ходить, хоть поп человек и нехороший. Из-за попа не следовало бы от Бога христианского отставать...

— Не спасает нас Бог христианский от напастей, не хуже мы при Войпеле жили. Оттого, надо полагать, и страдаем мы, что от Войпеля с глупого ума отшатнулися...

Воевода хотел было убедить церковного ктитора в противном, но сильный шум, донёсшийся до него с крепостных валов, заставил его прекратить беседу и опрометью броситься к городским воротам, где грозила главная опасность.