Москвитяне дошли уже до половины горы и поставили свой сруб на том самом месте, на котором, по расчёту Бурмата, каждый камень, каждое бревно неминуемо должны были ударяться в подвижное прикрытие, позволяющее неприятелю безнаказанно приближаться к намеченной цели. Но, по-видимому, терпение москвитян уже начало истощаться: им хотелось одним ударом взять городок, представлявшийся для них неважною крепостью. На упорную оборону защитников они не рассчитывали, познакомившись с ними на болоте, где пермяне постыдно бежали перед нападающими... И вот, когда Бурмат ещё был в церкви, толпа отборных охотников высыпала из-за сруба и стремительно побежала кверху, ловко карабкаясь по крутому откосу, голому и гладкому, как ладонь...
— Москва! Москва! — вопили смельчаки и, поддерживая друг друга, лезли к валам, унизанным тысячами защитников.
Пермяне были положительно ошеломлены такою отчаянностью, проявленною вражьими ратниками. Среди них было мало храбрецов, способных понять отвагу москвитян, лезущих прямо на рожон, невзирая на видимую сомнительность своей удачи... На валах произошло движение, шум, давка, суета. Воеводы и десятники кричали: "Дави! Дави их камнями, брёвнами!.. Дружнее, дружнее!.." Ратники метались из стороны в сторону, хватались в одиночку за камни, брёвна, обрубки дерева, но в суматохе дело не спорилось, и смельчаки-москвитяне не встречали препятствий к подъёму на гору, подбираясь уже к самым валам, возвышавшимся перед ними почти отвесною стеною...
В этот момент в толпе растерявшихся ратников появился покчинский воевода и закричал громовым голосом:
— По местам, по местам, братцы! Помните, кому что указано? Давите их, брёвнами, камнями!.. Не бойтесь, не достанут они нас! Руки коротки у них для этого!.. А у нас есть чем оборону держать, стоит только приняться дружнее!..
Бурмат был находчивый человек. Он знал, что общее расстройство можно предупредить только суровым окриком, не лишённым уверенности в тоне, действующем на толпу ободряюще. И ожидания его оправдались. Суматоха сразу прекратилась, уступив место сознательной торопливости ратников, бросившихся к назначенным местам, где у каждого было своё дело...
Москвитяне скоро почувствовали, что смелая затея их не удалась. Напрасно на поддержку их высыпали новые толпы из-за спасительного сруба, — сверху покатились брёвна и каменья, засвистели стрелы — сначала редко и беспорядочно, но каменный и бревенчатый поток всё усиливался и усиливался, стрелы полетели целою тучей, пока, наконец, вся эта часть горы не превратилась в движущуюся массу камней и брёвен, катящихся вниз с головокружительною быстротою...
Положение нападающих сделалось безвыходным. С камнями и брёвнами не было силы бороться. Оставалось одно спасение в срубе, куда все и устремились, высоко подпрыгивая над камнями и брёвнами, низвергаемыми сверху пермянами...
Торжество осаждённых было полное. Москвитяне были буквально сметены с горы, погибли и те, кто успел схорониться под защиту подвижного прикрытия. Прикрытие это начало трещать и колебаться, когда, под руководством Бурмата, пермские ратники принялись скатывать на сруб громадные камни, крошившие всё на своём пути. Задрожали высокие стенки московского убежища, полетело несколько жердей, выбитых чудовищным камнем из верхней части сруба — и вдруг всё рассыпалось по земле, образовав одну безобразную кучу брёвен и жердей, прикрывших многих москвитян, не ожидавших такого скорого крушения...
— Разбили, братцы, разбили! — завопили на валах, радуясь одержанной победе над врагом. — Побежали назад проклятые!.. Вот это славно, голубчики! Славно, славно!.. Вдогонку им стрелы пускай, камни кати, брёвна, обрубки!.. Не жалей ни стрел, ни камней! Видишь, как скоро бегут! Задали же мы им переполоху!..
Переполох среди москвитян действительно был страшный. Разгром сруба заставил их поневоле спасаться бегством, потому что идти против потока брёвен и камней не было никакой возможности.
Пермяне с радостью увидели, что густые толпы неприятеля, хоронившиеся за своим срубом, врассыпную бросились книзу, оглашая воздух злобными криками. А камни и брёвна настигали их и давили несчастных своею тяжестью, заставляя остальных бежать ещё быстрее...
— Славно, славно! — кричали защитники Изкара и приходили в безумный восторг от своей удачи, сразу поднявшей их дух на недосягаемую высоту.
— Бегут, бегут! Москвитяне бегут! — разносилось по городку, и сотни ратников, расставленных по валам вокруг Изкара, стекались к городским воротам, против которых были разбиты страшные враги.
Шум, гам, ликующие возгласы, рёв воинских труб, трубивших победу, висели над осаждённою крепостью, счастливою своею неприступностью. Князь Мате и воеводы, даже сам осторожный Бурмат, являвшийся душою обороны, позабыли на минуту о том, что они отогнали только часть вражеских сил, и чуть не прыгали от радости, точно уже всё московское войско показало тыл перед ними, благодаря чему Пермь Великая избавлялась от владычества ненавистных иноземцев.