Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

Немало дней провёл он в пути по рязанской земле, тянувшейся вплоть до Дона. Да и за Доном шла рязанская земля, как, по крайней мере, считали рязанцы. Впрочем, понятия о тогдашних границах были самые смутные и князья не знали, где, собственно, кончаются их владения и где начинаются чужие. Таким образом, Рогачу не было достоверно известно, миновал ли он русский рубеж или же продолжает пробираться по Рязанщине. Маленькая деревенька, в которую он въезжал после двух дней пути по дремучему лесу, сильно обрадовала его.

— Эй, тётка! — закричал он первой бабе, встретившейся ему у крайней избы. — Далече ли до Дона отселева?

Баба поглядела на него и ухмыльнулась:

— А ты, никак, ослеп, старче, что речушку перед собой не видишь? Ведь это же Дон-то и есть!

— Как Дон? — выпучил глаза Рогач, ожидавший увидеть широкую величавую реку, тогда как указанная "речушка" была действительно речушкой, а не рекой.

— А так же и Дон, как Дон! Речушка сия прозывается...

— А как же я слышал раньше, быдто Дон этот — река вельми широкая?

Баба опять ухмыльнулась:

— А коли слышал, так и ищи широкий Дон пониже сего, а здеся только зарождается он! А ниже Дон-река воистину широка и глубока...

Рогач кивнул головою:

— Добро, разумею я. А чьи вы люди будете?

— А люди мы ничьи, на воле живём. Мужики наши только дымовое платят князю рязанскому, коли сборщики княжьи до нас достигнут. А потом без стесненья мы.

— А не слышно ли у вас, — медленно заговорил новгородец, пристально смотря на собеседницу, — не подвигается ли с низовьев Дона-реки Тимур-воитель со своим воинством?

— Кажись, гуторят что-то. Елец-город, бают, взял, в верховья идёт... Да я баба тёмная, мало знаю. А вот войди в избу, там у меня муж сидит, лапти плетёт. Он тебе расскажет, что и как... Да ты не сборщик ли из Рязани? Не за дымовым ли приехал? — спохватилась баба, испугавшись, что могла пригласить к себе такого человека, который ни для кого не был дорогим гостем.

Но Рогач успокоил её:

— Не бойся, не сборщик я. Я человек дорожный, не из Рязани совсем. А еду я в низовья Дона по делу своему.

Он слез с коня, пустил его на луг щипать траву и вошёл в избу.

Тут Рогач узнал, что полчища Тимура двигаются по правому берегу Дона; что город Елец, в котором господствовал князь Фёдор Карачевский, данник Олега Рязанского, уже взят грозным завоевателем; что жители встречных сел и деревень поголовно истреблены монголами, не желавшими даже брать пленных. Мужик, который рассказывал об этом, уверял, что если ехать немешкотно по берегу Дона книзу, то в три-четыре дня можно было достигнуть до Тимура. За безопасность же своей деревеньки он не боялся. По его мнению, монголы не захотят продираться по дремучим лесам, раскинувшимся в верховьях Дона, а, наверное, переправятся через Дон неподалёку от Ельца, чтобы идти на Рязань и Москву людными, населёнными местами. Таким образом, деревенька осталась бы в стороне, на что жители её и надеялись, спокойно занимаясь своими домашними работами.

— А откуда ты уведал про сие? — спросил Рогач у мужика, выслушав рассказ.

— Земля слухом полнится, старче. Вечор много человек с низовьев прошло, все от Тимура бегут... А нам что? Наше дело сторона. На наше место не набежит враг, потому как во все стороны от нас на два дня пути жилья человеческого не повстречаешь... А ты зачем же в ту сторону спешишь? — в свою очередь осведомился мужик у Рогача, выложив перед ним всё, что знал о Тимуре.

— Дело такое есть, тайное дело, о чём никому сказать нельзя, — ответил новгородец и, дав отдохнуть своей лошади, оставил деревеньку, направляясь в низовья Дона, навстречу покорителю царств, Тимуру-воителю.

XII

Среди зелёной необозримой равнины, на берегу "тихого Дона", раскинулся стан грозного хана Тимура.

Глазом не окинуть ряды костров, разложенных бесчисленными воинами сагеб-керема (владыки мира). Над кострами висят котлы, в которых варится похлёбка; кое-где положены на огонь целые туши диких коз, сайгаков и других животных, заловленных в встречавшихся лесах и степях. Запах варёного и жареного мяса наполняет воздух и приятно щекочет обоняние непритязательных сынов Азии, сидящих перед кострами на корточках и ожидающих той блаженной минуты, когда можно будет приступить к трапезе.

Несколько поодаль от костров, на зелёной сочной траве, пасутся выносливые кони монголов — их верные товарищи в походах, сопряжённых с быстрыми передвижениями. Табуны лошадей были огромны; ржание, фырканье их производили смутный шум, усиливаемый бряцанием наборных уздечек и сбруй, украшенных по мере именитости каждого всадника. Местами виднелись верблюды, забавно вытягивавшие кверху свои длинные шеи и испускавшие пронзительный рёв, если что-либо вызывало их недовольство. Эти "корабли пустыни" служили для перевозки тяжестей — и одному Богу известно, сколько сокровищ перенесли они на себе, когда хан Тимур ходил громить такие богатые страны, как Индия, Сирия и Египет!