Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

За этим походом на Казань последовал второй, предпринятый для усмирения казанского царя Ибрагима, посылавшего своих наездников разорять русские области. Братья великого князя, Юрий и Андрей Васильевичи, предводительствовали московскою ратью, при которой находился весь двор великокняжеский, все князья служилые, воеводы и, между прочим, князь Фёдор Пёстрый, состоявший в передовом полку князя Даниила Холмского. Казанцы были разбиты наголову, и царь Ибрагим принуждён был заключить мир "на всей воле" государя московского, то есть исполнить все его требования. Таким образом, цель похода была достигнута и Казань была усмирена, но тут Пёстрый получил серьёзную рану в плечо, вследствие чего не мог участвовать в походе против Великого Новгорода, что ему было даже втайне приятно, ибо сражаться со своими же братьями православными особенного удовольствия не представляло...

В конце 1471 года князь Фёдор Давыдович, уже оправившись от ран, хотел было ехать в Коломну, где у него находилось много родовых и жалованных вотчин, как вдруг в одно морозное зимнее утро к нему явился дьяк с государева двора и объявил, что на завтрашний день назначено в Кремле собрание ближних бояр и воевод для суждения по какому-то делу, куда великий князь повелевает явиться и Пёстрому.

— А не знаешь ты, дело какое? — полюбопытствовал боярин, выслушав слова дьяка.

— Досконально не знаю, княже, а кажись, о Перми Великой суждение пойдёт, — отвечал дьяк. — Больно уж зол государь на людей пермских...

— Это которые зырянами зовутся, на тех, что ли?

— Нет, это другой народ, не зыряне[18], а настоящие, коренные пермяне, которые по край Каменного Пояса[19] живут. С Волги-реки к ним попадают.

— Знаю, слыхал о таких. Говорят, там недавно ещё вера Христова воссияла по трудам зырянского светителя Ионы?

— Верно изволишь молвить, княже. Десятый уж год пошёл, как пермяне владыкой Ионой окрещены. Только нынче смута там творится. Возненавидели пермяне имя русское и, кажись, на веру Христову сердцем восстают...

— Ах, Господи, грех какой! — перекрестился Пёстрый. — Чтой-то над ними приключилося?

— А не иначе как дух новгородский в них вселился, — решил дьяк. — Потому как давно они дань платят Новгороду буйному. Ну, и нахватались духу вольного, новгородского, задумали над Москвой посмеяться. Да за одно и верой Христовой пренебречь... Смута такая там пошла, что Боже упаси!..

— Ишь ты, народец какой! Туда же, подумаешь, суются!.. А смута-то какая у них вышла?

— Торговых людей наших обидели они, просто как липок обобрали. Мы, говорит, вашего государя не боимся! Мы, говорит, Москве поклоны не бьём! Мы, говорит, даже новгородцев не особенно жаловали, а москвитян тем паче не трухаем! Вот-де вам сказ наш пермский!.. Ну, и забрали все товары, какие при наших москвичах были, а самих-то их взашей протолкали. Еле добрались они до Москвы, чуть не нагишом пришли. Ладно ещё помогли им попы пермские, а то пропадать бы пришлось, как собакам!..

— Ну, дела! Ну, дела! — только развёл руками Пёстрый. — Не по разуму зазнались пермяне. Большую смелость взяли на себя. А это им даром не пройдёт. С государем нашим шутки плохи. Не спустит он дерзость подобную, покажет озорникам, как с русскими жить полагается... Так гневается, говоришь ты, княже великий, а? — Спросил он у дьяка, почтительно стоявшего перед ним.

— Ужасти как гневается! Даже ногой топнул, как услышал о такой продерзости пермской. Проучу, говорит, я этих разбойников! Да и веру православную, говорит, спасать надобно!.. Сами ведь обиженные ему жаловались, всю подноготную выложили, что и как вышло...

— А какие купцы там были, которых ограбили? Как их по имени зовут?

— Были там Семён Живоглот да Степан Курочкин с товарищами. Чаяли с большими барышами вернуться, а пришлось с сумой за плечами...

— Знаю я Сеньку Живоглота, — поморщился Пёстрый. — Первый обманщик на Москве! А Степана Курочкина не ведаю.

— Курочкин тоже не плоха блоха, — подсказал дьяк, — но всё же Живоглота получше будет...

— Вот то-то и есть, друже. Уж ежели такие купцы там были, значит, не зря заваруха поднялась... Надо, брат, умом тут пораскинуть... Надо правду-матку поискать... Да, да. — Он помолчал немного и сказал: — А пожалуй, можешь идти, дьяче. Слышал я указ государев, наутрие на совет буду. Да ты выпей, дьяче, медку, веселее ноги понесут! — улыбнулся он и приказал холопам поднести приказному кружку вкусного напитка, от которого хмелели самые крепкие здоровые люди.

Дьяк выпил кружку одним духом, поблагодарил хозяина и удалился, славя боярское хлебосольство.

II

На завтрашний день, с восходом солнца, с разных концов Москвы стали съезжаться в Кремль знатные бояре и воеводы, призванные на совет к великому князю. Холопы и придворные челядинцы высаживали прибывающих из саней и помогали им подняться на высокое крыльцо великокняжеского дворца, или терема, изукрашенного со всею пышностью того времени. В сенях встречали их дьяки и провожали в приёмную палату, способную вместить более сотни человек.