Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— Хорошо тому на свете жить, — говаривал он под весёлую руку, благодушествуя за кружкой пива в дружеской компании, — у кого, братцы мои, совесть чистая да у кого в дому мир да любовь обстоит! А у меня уж чего лучше, всё как по маслу идёт. Никакими пакостями я не занимался, со своей старухой да с детками как некий Авраам древний живу! Государь великий князь меня жалует...

— Любит тебя княже великий, чего говорить, — поддакивали приятели, такие же бояре, как Пёстрый, но не столь сильные при великокняжеском дворе, как он. — Это хоть кто скажет. Завсегда на тебя милости государевы сыплются. Стало быть, есть за что. А семейному житию твоему всякий позавидовать может. Такое ли радостное житие, просто глядеть любо!..

— Нечего Бога гневить, взыскан я всяческими щедротами, слава и благодарение Господу! — крестился боярин, отличавшийся большою набожностью. — Чего же желать ещё мне?..

— Вестимо, всего у тебя довольно, князь Фёдор Давыдович, — вздыхали приятели, втайне завидовавшие невозмутимому благополучию Пёстрого. — Просто как у Христа за пазухой ты живёшь!.. Чего же желать ещё тебе?

— Н-да, живём помаленьку! — самодовольно поглаживал свою седую бороду Пёстрый и в глубине души посмеивался над друзьями-боярами, которых он подзадоривал речами о своей счастливой жизни.

Но не одни только бояре завидовали этому любимцу Иоанна III. Все жители московские, не исключая купцов и суконников, не без зависти поглядывали на его пышные хоромы, изукрашенные резьбою и даже позолотою, весело поблескивавшею на солнце. Между ними зачастую можно было слышать разные речи, характеризующие личность Пёстрого.

— Ишь ты, богатый какой этот боярин, — говорили одни, останавливаясь перед хоромами Пёстрого, уступавшими разве только дворцам великого князя по красоте и по роскоши отделки. — Эдакие палаты заворотил! Видать, что птица не маленькая, мошною шибченько потряхивает! Да и то: на вотчинах своих он живёт, а вотчины — кормление изрядное, можно добра прикопить!..

— Не вотчинами, а милостью князя великого богат боярин Фёдор Давыдович, — вставляли другие, более знакомые с жизнью и истинным положением при великокняжеском дворе Пёстрого. — Не много таких людей, как он. Правдив паче меры этот боярин, везде правду-матку режет. Недаром про него говорят, что он самому князю великому Ивану свет Васильевичу брякнул раз, что-де ты, государь, такое-то дело рассудил неправильно, не следно ли бы было тебе споначалу совет держать со старыми боярами, ежели-де своего разума не хватает?..

— Ну, и что ж княже великий? Не прогневался?

— Вестимо ж, нет. Только промолвил с лукавой усмешкою: вот времечко-де настало — выше лба уши расти начали! Однако по-евоному сделал и даже слово ласковое к нему обратил: так завсегда режь правду-матку, князь Фёдор! Люблю-де правду слушать!..

— Гм! Так оно... Только отколева ему такое богачество досталося, ежели он за правду-матку стоит? Неужто от правды богатеть можно? А он, вишь, какие палаты понастроил!

— Э, милый человек, не ведаешь ты про богатства боярские! А у него уж раньше всё было... дедами и прадедами накоплено. Из роду в род, значит. Оттого и правдой он живёт, потому как нет ему нужды кривить душой корысти ради...

— Тоже нужды нет, сказал ты слово эдакое! — посмеивались торговые люди, почёсывая руками затылки. — Это для кого как. Вестимо, Пёстрый-князь такой правдолюбец, каких днём с огнём поискать надо. Про него нельзя худой сказки сказать. А уж про других бояр да приказных много худых сказок отыщется... Шибко уж крепко нас давят, просто дыхнуть не дают! Не страшатся даже грозного государя Иван свет Васильевича. А он ли уж их не наказывает!..

Действительно, в те времена чёрному народу, людям тяглым и посадским приходилось плохо от бояр, людей служилых и приказных, не брезговавших никакими средствами, чтобы приумножить своё состояние. И тем более честность и благородство князя Пёстрого бросились всем в глаза, что большинство вельмож московского двора любили поприжать "меньшого брата", пользуясь бесправием последнего.

Впрочем, не одним своим бескорыстием славился князь Пёстрый. Был он и славный воевода, известный своей воинской доблестью, проявленною им во многих походах на татар, на Литву, на Вятку, а в последнее время на Казань, куда он ходил под главным начальством князя Константина Александровича Беззубцева. Этот поход был неудачен для русских, сначала побивших казанцев, но потом едва не поплатившихся своими головами за непонятную беспечность, проявленную ими под стенами Казани. Тут плохо пришлось бы руссакам, пировавшим "без опояски" в своём стане, положившись на миролюбивые заверения казанского царя Ибрагима, если бы не распорядительность князя Беззубцева и не находчивость Фёдора Пёстрого, который зашёл со своим отрядом в тыл татарам и заставил их отступить, дав время изготовиться московским полкам к обороне. За этот подвиг князь Пёстрый был щедро награждён великим князем, получившим о том донесение от главного начальника рати — Беззубцева.