Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

Воевода недаром испугался, увидев среди вогулов Асыку, которого он знал в лицо. Это был один из вогульских князей, самый беспокойный и воинственный, не упускавший случая пограбить пермские пределы, когда тому благоприятствовали обстоятельства. Князь Микал считал его своим злейшим и непримиримым врагом. В другое же время свирепый предводитель вогулов пускался в более далёкие походы, нападая на зырян, на вятчан, на башкир, даже на татар сибирских, обитавших за Каменным Поясом. Но чаще всего терпели от него пермяки и зыряне, как ближайшие соседи разбойничьей вогульской орды. Например, в 1455 году Асыка сделал набег на привычегодскую Пермь, дойдя даже до града владычного Усть-Выма, то есть почти до устюжского воеводства. Этот набег известен в истории тем, что тогда был убит пермский епископ Питирим, предшественник епископа Ионы, крестившего Великую Пермь. Вообще, Асыка никому пощады не давал и всё предавал смерти и разрушению. Жестокость его меры не знала.

— В оба глаза глядеть за ним надо! — решил Бурман и поспешил к городским воротам, где сосредоточивались главные силы вогулов.

Нападающие неудержимо лезли на вал, втыкая перед собой в землю крепкие колья, которые останавливали скатываемые сверху брёвна. Покчинцы защищались с остервенением, но, поражаемые меткими стрелами, громимые камнями, обрубками дерева, брёвнами, вогулы кучею валили вперёд, затаптывая своих убитых и раненых... Среди покчинцев произошло замешательство. Отчаянный приступ вогулов, видимо, устрашил их. Со всех сторон налезали на них неукротимые разбойники, не знавшие страха смерти. С берега Колвы тоже велось нападение, но главная сила удара была направлена на городские ворота. Тут уже раскачивали два огромных бревна и поочерёдно ударяли концами их в полотнища ворот, стараясь разбить их, что, впрочем, не сразу удавалось. Сам Асыка руководил этим делом.

— Смелей, смелей! — закричал Бурмат, взбегая на вал около ворот. — Брёвнами давите их! Брёвнами! Камнями что есть мочи лупите! Ворота берегите, братцы! Ворота, ворота!..

Среди защищающих городок людей замечалась робость, нерешительность, но появление любимого воеводы заставило многих встрепенуться, и они с удвоенными силами принялись за оборону городка. Над воротами были собраны огромные камни, которыми покчинцы не без успеха давили вогулов, громивших ворота брёвнами. Ворота с внутренней стороны заваливались землёю, деревьями, но вдруг раздался страшный треск и одна половина ворот тяжело рухнула наземь, погребая под собой несколько неосторожных покчинцев... Вогулы издали торжествующий рёв: старания их увенчались успехом. Первая линия укреплений была прорвана... Разгорячившиеся, ожесточённые дикари бешено ринулись в образовавшийся проход...

Настала страшная решительная минута...

Все на мгновение оцепенели.

VII

Князь Микал, вернувшись домой со сторожевой башенки, поспешно начал надевать на себя московскую кольчугу, подаренную ему русскими купцами. В доме стояла суета. По двору пробегали люди — личные слуги князя, проворно таская княжеское добро в тайник, выкопанный неподалёку от дома. В тайнике же готовилась спрятаться жена князя, Евпраксия, носившая до крещения имя Бур-Лов (что значит "Добрая Душа"). Этот тайник был замечателен тем, что от него шёл подземный ход в сторону леса, где в дупле громадного кедра устроен был выход наружу. Последнее обстоятельство, то есть тайну подземного хода, знали только сам князь, княгиня, их единственный сын Матвей (Мате), пятнадцати лет от роду, воевода Бурмат, домоправитель Куштан и немногие из верных людей, в преданности которых не было причин сомневаться.

— Что-то будет с нами теперь, что будет? — плакала княгиня, ломая в отчаянии руки. — Управятся ли наши с вогулами? Сумеет ли Бурмат от Покчи их отогнать?

— Надеюсь я на воеводу храброго, — сказал Микал, — но трудно с вогулами управиться. Люто дерутся они, сами себя не жалеют... Надо ко всему приготовиться...

— А ты на валы пойдёшь? — спросила Евпраксия, с тоскою глядя на мужа.

— Вестимо, в тайник я не спрячусь. Не бабье ведь дело моё. Нельзя мне от своих отставать.

— Да там ведь Бурмат всё укажет! Зачем же тебе-то идти?.. Останься при мне да при Мате, при сыне нашем единственном! Останься при нас, Микал! Не покидай нас сиротами бесприютными! — горько зарыдала княгиня и прижала к себе сына, дрожавшего всем телом от испуга.

— Эх, Евпраксия, Евпраксия! — досадливо вырвалось у князя, расстроенного причитаниями жены. — Немного в тебе разума есть, как я погляжу! А твёрдости и того меньше. Да разве приличествует мне, первому из князей пермских, за спины ратников своих прятаться? За это ведь не прибавится чести моей, которая дороже для меня всего...

— Да и не осудит тебя никто, это я знаю тоже, — возразила княгиня, утирая слёзы, катившиеся у неё по щекам. — Послушай, останься при нас... не ходи в опасность смертельную...