Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

Потемнело покрытое облаками небо и слилось на горизонте с землёю, притихнувшей в вечернем безмолвии. Вода в Колве почернела и глухо журчала внизу, у подножия холма, увенчанного валами и сторожевыми башенками городка.

Жители Покчи крепко спали, утомившись дневными работами, которых у них было не мало. Отовсюду нёсся здоровый храп намаявшихся людей, спешивших воспользоваться ночным отдыхом. Только князь Микал не мог заснуть, взволнованный полученным известием о походе Москвы на Пермь Великую, что грозило крушением всех его планов о благосостоянии родной страны. Да и мысль о предательстве православной веры, внезапно пришедшая ему в голову, не давала покоя. Он думал и придумать не мог, на какую бы меру решиться, чтобы спасти себя от московского владычества...

"Погибель, погибель нам грозит! — стучало у него в голове, удручённой тяжёлой заботой. — С Москвою куда нам тягаться!.. Придётся, видно, с великой честью новгородцев пришлых принять, авось они взаправду с москвитянами биться пожелают, а это нам на руку будет. А ежели новгородцы откажутся, Москва нас сразу прихлопнет, как малую букашку какую!.."

Он медленно поднял глаза на икону, подумал, покачал головой и, сердито насупившись, вышел на улицу, чтобы проветриться и привести в порядок свои мысли.

Кругом стояла тишина. Воздух был влажен и неподвижен. От реки несло холодком, властно забиравшимся под одежду. Слышалось чириканье какой-то птички, рассыпавшейся звонкими трелями. Временами ухал филин, кричавший дикими голосами, производившими странное впечатление в ночной тишине...

Князю сделалось жутко от хохочущих пронзительных звуков, испускаемых противною птицей. Он быстро взошёл на сторожевую башенку, где стоял один из четырёх караульных, охранявших мирный покой спавших жителей городка.

— Кто идёт? — окликнул его караульный по-пермяцки.

— Я, — по-пермяцки же отвечал Микал. — Что слышно?

— Ничего не слышно, князь высокий. Только сюзь-птица[29] в лесу горло дерёт.

— Не к добру эта птица кричит, — задумчиво промолвил князь. — Бывает, она беду на людей накликает. Не люблю я голос её слышать.

— Да может во сне она ухает? Не всегда же ведь на худо она горло дерёт...

Микал промолчал на это и начал пристально глядеть в темноту с высоты башенки, исполнившись какого-то странного предчувствия.

Вдруг в глубине леса, из-за оврага, послышалось громкое воронье карканье. Из-под берега Колвы отозвался точно такой же звук. Со стороны речки Кемзелки закаркали те же вороны, как будто перекликавшиеся между собою... Долетел сухой треск валежника, захрустевшего под чьими-то ногами... За валами раздался шорох...

А филин продолжал громко ухать, наполняя воздух дикими стонущими звуками...

Князь Микал, поражённый, откинулся от отверстия башни. Сердце его испуганно забилось в груди, как пойманная птица в клетке.

— Вогулы, вогулы! — зашептал он прерывающимся голосом. — Это уловка вогульская... Откуда их принесло, наше горюшко? Они окружить нас замышляют... Надо народ будить, на валы ставить... Беги к воеводе Бурмату, — шепнул он караульному, перепуганному до последней крайности. — Он об обороне распорядится... Буди всех, мимо кого бежать будешь. Говори, что вогулы наступают. Пусть все свои места занимают... А я здесь постою, буду в доску бить, ежели вогулы на валы полезут... Беги же, говорят тебе!

И он почти сбросил караульного с башенной лестницы — и бедный пермяк кубарем полетел вниз, не успев сохранить равновесия. Но через минуту он уже сломя голову бежал по городку и кричал, просовывая голову в открытые окошечки встречавшихся обывательских избушек:

— Вставайте, вставайте! Вогулы идут!!! Вогулы!.. На валы полезут скоро... Вставайте, спасайте самих себя!..

Обитатели Покчи всполошились. По городку распространилось ужасное смятение. Из избушек один за другим начали выскакивать вооружённые люди и бегом поспешили к валам — отражать нападение вогулов... А караульный уже был в жилище воеводы Бурмата, которого он сразу огорошил криком, что "вогулы идут". Но воевода не потерял присутствия духа. Живо вскочил он с постели и набросил на себя боевую одежду, лежавшую тут же под руками. Потом он схватил оружие и выбежал на улицу, где уже ожидали его распоряжений...

— Вот и воевода наш, — послышались голоса, звучащие с деланною бодростью. — Видите, готов уж он к битве... в одеянии воинском своём! Небось не заспится, как другие...

— Сейчас он нам слово своё скажет, как нам с десятками управляться... Он всё рассудит.

— А и славная же одежда у воеводы, — сказал кто-то, одобрительно прищёлкнув языком, — в темноте инда как серебро светится! Такая же ведь и у князя есть... тоже изделия русского...

Бурмат подбежал к кучке людей, человек в семь-восемь, остановившихся у княжеского дома... Темнота ночи не помешала им, однако, рассмотреть снаряжение воеводы, являвшееся действительно великолепным. На нём была надета кольчуга — подарок новгородских выходцев, к которым он сильно благоволил. На голове красовался шлем с поднятым забралом. Сбоку болтался меч в широких ножнах, обтянутых блестящей кожей.