Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

Природный типичный зырянин, с маленькою рыжеватою бородкой и выразительными карими глазами, он производил впечатление настоящего родовитого князя, чему много способствовала его важная и горделивая осанка и привычка обращаться с другими повелительно. Говорит он всегда по-зырянски, но он умел также говорить и по-пермяцки, и по-вогульски, и по-русски. По-пермяцки говорить было немудрено, потому что пермяцкий язык составляет ветвь того же зырянского и зырянин может хорошо понимать пермяка, как равно и пермяк зырянина, но вогульский и русский языки (в особенности русский) знали очень немногие из зырян того времени, и князь Микал являлся первым человеком своего народа не только по положению, но и по уму. Это был не робкий и трусливый зырянин, какими обыкновенно представляют людей племени коми, это был, напротив, отменно смелый и решительный человек, крепко державший в своих руках бразды правления, отличавшегося, впрочем, большою простотою и несложностью. Конечно, силою обстоятельств князь Микал вынужден был переносить безропотно своеволие русских выходцев (преимущественно ушкуйников) в пределах Перми Великой, но, наверное, не тяготей над ним ненавистная новгородская опека, он в своё время натворил бы много таких дел, о чём его предшественники и подумать бы не смели... Но вот, как могучий дуб, подсекаемый рукою дровосека, затрещал Великий Новгород... Князь Микал начал было поднимать голову: Новгород хоть не всегда, но всё же давал себя чувствовать, а тут открывалась полная свобода действий... и вдруг — грозная Москва!.. Озадаченный князь призадумался. Этого он не ожидал... Для него не составляло тайны, что в Москве заключается страшная сила, готовая сокрушить всякого, кто ей задумает противиться. О Москве долетало много слухов и с Привычегодского края, где тамошние зыряне считались подданными московского великого князя. О Москве же десять лет назад повествовал епископ Иона, крестивший Великую Пермь. А затем рассказы и похвальба московских купцов, любивших покичиться перед пермянами богатством и укладом своей родины, — всё это, вместе взятое, естественно, заставляло князя Микала думать не без досады, что Москва Великой Перми не по силам. Москва не вогульская орда, Москву не заставишь бежать перед собою. Москва победила Великий Новгород, Москва может покорить и Великую Пермь... Князь Микал соображал: как быть?

Обстоятельства складывались зловещие. Он не любил предаваться отчаянию, это было не в его характере. Он выказывал всегда твёрдость духа и при случае любил похвастать, но он не являлся пустым хвастуном, как это обыкновенно бывает, а хвастал только тогда, когда ему представлялась в том необходимость... И вдруг ужасная, небывалая мысль блеснула в его голове:

"А что, ежели мы сами себя погубили принятием веры христианской? Москва — православная страна, крестил нас епископ православный, московскому государю подначальный, не сделались ли мы через то подвластными Москве людьми? От Москвы ведь всё станется, она не постоит ни перед чем, только бы силу забрать над кем ей угодно. Такая уж повадка у неё... Неужто так случилось, что предала нас вера христианская в руки московские?.."

Князь Микал содрогнулся. Предположение было ужасное. Неужели христианская вера предала его?..

Конечно, по словам чердынского вестника, на Москве придрались к обиде, нанесённой пермянами купцами-москвичам, но, по-видимому, это не являлось истинной причиной похода москвитян на Пермь Великую... Христианство погубило пермских людей, легкомысленно, по мнению князя Микала, переменивших старую веру на новую и жестоко за это поплатившихся...

— Эй, кто там! — крикнул Микал, хлопнув в ладоши. — Адзяна-конюха послать ко мне!

— Вот я, — явился Адзян. — Чего изволишь приказать, князь высокий?

— Слушай, Адзян, — заговорил князь, придавая своему лицу строгое выражение. — Скоро темнота землю покроет, но мне надо человека в Изкар послать сейчас же. Можешь ты ночью добраться до Изкара?

— Постараюсь, князь высокий.

— Какой же дорогой ты пойдёшь: лесом аль рекой в лодке?

— Пешею тропой я пойду. Только бы на зверя не нарваться али где с вогулами не встретиться... Всяко ведь случиться может...

— Не слыхать нынче что-то о вогулах. Стало быть, спокойнее стали они. Не выглядывают из углов своих поганых... Нечего бояться их тебе. А дело я такое поручаю тебе, Адзян. Ежели дома Мате, князь изкарский, не мешкая его ты повидай и скажи ему, что я его в Покчу зову на совет наш общий княжеский. Дело, мол, важное есть. Москва, мол, на нас войско шлёт. О том и совет будет. Слышишь?

— Слышу, господин князь высокий.

— Смотри же, не мешкая в путь выходи, — строго проговорил Микал. — Я не люблю проволочек. К утру ты в Изкаре должен быть непременно. Такова моя воля непреклонная.

Он махнул рукой — и Адзян скрылся за дверью, оставив своего повелителя в тревожном раздумье о новом бедствии, надвигающемся со стороны московского государства.

VI

Над Покчею спускалась ночь.