Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

Покчинский князь Микал (мы станем называть его по-местному) спал, когда в дом его явился посланник чердынского князя Ладмера и попросил разбудить его. Домоправитель князя не соглашался было беспокоить Микала, доказывая, что он недавно вернулся с охоты и поэтому нуждается в отдыхе, но посланник стоял на своём, и домоправителю волей-неволей пришлось будить своего господина.

— Зачем? — недовольно спросил Микал слугу, когда последний начал осторожно трясти его. — Чего тебе надо от меня? Ведь знаешь, устал я изрядно!

Домоправитель почтительно вымолвил:

— Прости, господин мой. Не посмел бы я тебя тревожить, но дело такое подоспело... Приехал к твоей милости посланный Ладмера, князя чердынского... приехал с худыми вестями. Прикажешь впустить его?

— С какими худыми вестями? — встрепенулся Микал, с живостью поднимаясь с постели. — О чём ещё каркаешь ты, Куштан?

— И рад бы я не каркать, князь, — тихо произнёс Куштан, — но страшная беда нам грозит... беда от Москвы далёкой!.. Москва ведь на нас поднимается, Москва на нас идёт, господин мой, а с Москвою шутки плохи...

Микал побледнел немного. Озноб пробежал у него по спине. Он с испугом поглядел на своего слугу.

— Неужели Москва на нас идёт? Неужели Москва, которая Новгород Великий сломила?.. О горе! О горюшко наше! Скорее зови его сюда, зови гонца. Москва страшнее всего...

Домоправитель поспешно вышел. Князь Микал остался в своей опочивальне и с каким-то странным выражением поглядел в передний угол, где висела икона с изображением святого Николая Чудотворца. Сомнение и досада выразились у него на лице.

— Вот она! Вот эта вера христианская! — презрительно прошептали его губы. — Немного добра принесла она нам! Сперва эти тяжёлые притеснения новгородских разбойников, а потом битвы кровавые с вогулами проклятыми!.. А потом пошло и пошло: то зверей не будет в лесах, точно они сквозь землю провалятся, то рыба в реках в глубину уйдёт, откуда её не достать никак, так что голодовать приходится! То зима такая наступит, что люди десятками замерзают!.. А наши попы говорят, что это Бог нас испытует из любви к нам... Хороша же, однако, любовь Бога Христианского! Подальше бы от такой любви... право, подальше! Лучше бы не было такой любви, ежели от этой любви люди страдать должны!..

В опочивальню вошёл гонец чердынского князя. На лице его была написана глубочайшая почтительность. Он низко поклонился Микалу.

— От чердынского князя Ладмера к твоей милости, князь высокий, — степенно проговорил он. — Прислан к тебе с вестью нерадостной...

— Говори, какая весть? — приготовился слушать Микал. — Кажись, о Москве что-то такое?

— Москва на нас войной идёт, князь... Москва нас хочет покорить, как волость новгородскую...

Микал вдруг рассердился почему-то и стукнул кулаком по столу.

— Волостей новгородских здесь нет! — закричал он раздражённым голосом. — Мы вольные люди пермские! Над нами никто не начальствует... Мы сами собой управляемся...

— Прости, господин князь высокий, — униженно закланялся чердынец, видя, что попал впросак. — Не то я сказать хотел. Вестимо, Пермь Великая не волость новгородская. Но ежели мы платим дань Новгороду Великому, Москва-то, значит, и считает нас волостью новгородскою...

— И Москва тебя не умнее, ежели мыслит так, — угрюмо пробурчал Микал. — Не думает, взять в толк она не хочет, что Новгороду не дань мы платим, а только откуп за своё спокойствие даём. А это ведь разница не малая. Понимаешь ты, о чём я толкую?

— Понимаю, князь высокий.

— Ну, ладно, дальше говори теперь, чего ради Москва на нас воздвигается? Ведь ведомо вам в Чердыне многое бывает, о чём мы в Покче даже слыхом в кое время не слыхиваем...

Посланец откашлялся и продолжал:

— Князь Ладмер повелел доложить твоей милости, князь высокий: много-де причин Москва нашла для того, чтоб Пермь Великую воевать, но главная причина такая — хочется-де Москве откуп тот с нас брать, который мы Новгороду даём. А Новгород нынче Москвою побеждён несомнительно, ну и разлакомились москвитяне на другой кусочек лакомый, на нашу Пермь Великую, порешили к рукам её прибрать по обычаю своему по московскому...

Злобная усмешка пробежала по лицу князя.

— Авось подавится Москва проклятая таким кусочком, как наша страна благодатная! — выругался он, считая родные леса действительно благодатными местами для житья людского. — Не сразу ведь мы ей поддадимся! Не эжвинские ведь люди мы, которые сами в московский хомут шею запихали...[26]. Мы ещё с Москвою потягаемся! О, мы ещё потягаемся с Москвою!..

Князь Микал понимал, что он говорит несообразность: Москва была не такая страна, чтобы позволять Великой Перми долгое время тягаться с собою. Но он не лишал себя удовольствия сказать задорное слово по адресу грозной Москвы и горделиво поглядел на посланного, как бы говоря ему взглядом: "Смотри, мол, брат, как я боюсь Москвы!"