Сон великого хана. Последние дни Перми Великой

— А слухи об этом с Волги-реки пришли, — продолжал чердынец, дав время князю высказать своё хвастовство. — Приехали вчера в Чердын люди новгородские, которые завсегда весной бывают у нас. Говорят, будто в поволжской земле торговали они, но видать, что не торговецкое дело рукомесло их. Шибко уж крикливы они, много вина пьют, оружья разного в лодках навезли видимо-невидимо, а товаров на один грош нет...

И начал их спрашивать князь Ладмер, о чём на Руси слышно? Не грозится ли на кого Москва, которая завсегда готова бывает пощипать того, кто её послабее? И ответствовали люди новгородские: на вас-де, на пермян, Москва ополчается! Плохо-де пришлось Новгороду Великому от Москвы, а скоро-де и Перми Великой от неё плохо же придётся! Такая уж повадка у Москвы — всё бы к своим рукам прибирать!.. Так и сказали они... А польстились москвитяне на земли пермские потому, что много здесь зверья ловится, а Москва меха любит, вот и распалился государь московский вожделением на нашу страну, порешил лишить нас вольностей наших. А потом на Москве слух идёт о каком-то серебре закамском, которого мы и не видывали, — это тоже воздвигает их на Пермь, ибо москвитяне ух как злато-серебро почитают!.. Беда, сущая беда, князь высокий! — вздохнул чердынец. — С Москвою воевать дело трудное. Прости уж, я правду скажу...

— Да, может, облыжно донесли люди новгородские? — пытался усомниться Микал, не думая уже раздражаться на слова посланца о трудности борьбы с Москвою. — Может, пугают они нас... смеха ради, что ли... кто их разберёт...

— Нет, князь, правду новгородцы говорят, — возразил чердынец, сокрушённо качнув головой. — Они даже то пояснили, с какого часу заваруха на Москве поднялась, когда на нас поход готовить начали. Прибыли-де в Москву из Перми Великой люди торговые, москвитяне тоже по роду-племени, которые в Чердыне обитали. И заявились-де они прямо на великокняжеский двор и пожаловались государю своему, что пермяне обидели их крепко-накрепко и всего имущества лишили!.. А этого государю московскому только и требовалось... И сразу объявил он поход на Пермь Великую...

— Да, да, — задумчиво протянул Микал. — Государь московский немалую причину нашёл. Купцы те богатеями первыми были, много добра привозили с собой в Чердын. Один даже сукна немецкого пять кусков подарил мне, другой — стальную кольчугу с оружием. Да жалко, прогнать их пришлось, ибо много пакостей чинить они начали... Эх, кабы знать всё это!

— А рать московская в походе уже, — добавил чердынец. — Новгородцы досконально про то ведают. Да вот, коли позволишь, князь высокий, князь Ладмер завтра прибудет к тебе с новгородцами... Новгородцы-то ведь послужить тебе думают, с москвитянами биться охотятся. На Москву они злобятся как звери лютые, зубами скрежещут, вспоминаючи, как в прошлом году москвитяне Новгород Великий разорили у них. А это для них горе горькое, погибель сущая. С того самого и сердиты они на Москву...

Микал подумал и сказал:

— Что же, пускай приезжают. Погляжу я на витязей новгородских, каковы они есть из себя. А воители они преотменные, это я наперёд знаю. Так и скажи князю Ладмеру, что завтра я ждать их стану.

— Слушаю, князь высокий.

— А кроме того, в Изкар гонца я пошлю, чтоб князь Мате[27] приезжал сюда же на совет наш общий. Это тоже скажи князю Ладмеру.

— Слушаю, князь высокий.

— А теперь назад ворочайся, — заключил Микал, находя разговор с чердынцем законченным. — Я знаю, притомился ты порядочно, сюда едучи, но от Покчи до Чердына недалеко[28]. Пожалуй, засветло успеешь ещё ты до дому добраться... Ну, с Богом! Передай князю Ладмеру то, что я сказал.

— Слушаю, князь высокий, — опять повторил посланец и, поклонившись, вышел из комнаты.

Князь Микал остался один.

Глубокая скорбь и раздумье выразились у него на лице...