Страха не было. Ступор и мелкая дрожь накроют чуть позже. Тогда и придут тягучие мёртвые минуты, которые наступают до или после боя.
Руки потянутся механически к пачке "Примы" или "Охотничьих". Возникнет желание выбросить из головы, забыть и побыстрее уйти от мыслей и вязкой минуты.
Отродясь я не курил, и как-то само собой придумалось - грызть соломинку, сахар или сорванный прутик. Так было легче оторваться, заполнить зависшую паузу.
302-й БТР стал постепенно от нас отставать и остановился. Уступая дорогу колонне, рискуя подпрыгнуть на мине, мы осторожно взяли обочину и тормознули.
Вскоре сквозь шум моторов и гусеничный лязг послышался хлопок, колонна, замедляя ход, постепенно замерла. В эфире прошло сообщение о подрыве головной машины.
Моджахеды воевали по отработанной схеме. Сначала остановить движение, затем, с заранее пристрелянных позиций, планомерно, как в тире, уничтожать колонну.
Боевые машины, ощетинившись стволами, пытались отыскать и подавить огневые точки противника.
Энди взяла запах мины. Оглянувшись, я указал обнаруженное место.
Помощник Вугар, стоял, опустив руки, вжав голову в плечи, и смотрел перед собой в землю.
Вот и мне довелось на своём пути встретить этот испуганный взгляд.
Война срывает маски, и человек становится виден, как в чистом поле.
Сквозь затравленный опущенный взгляд Вугара виделись мне лица дембелей. Отслужившие два года, они отсчитывали каждый пройденный километр до советской границы. Ожидание для них перешло в дни и часы.
Отогнав все посторонние мысли насколько это было возможно, стал ещё бдительней и собранней. Громко и часто колотилось сердце. Наступил момент "секунда как вечность". Всё вокруг замерло и пропало. Время остановилось. Пауза ощущалась, как ощущается смерть в затянувшемся ожидании. Рука лишь на мгновенье застыла на мине.
Яркий солнечный свет резанул по глазам. Первый лучик пришёл сообщить о начатом дне.
С детства любил я и ждал эти секунды. Юношами ходили мы в туристические походы. В России и здесь, на Афганской земле, когда гитара была под рукой, всегда пел "Гимн Восходящего Солнца".
В такие мгновенья были лишь двое - зорька и я...
...От встречного ветра не прятал лица
и шёл, не срезал круги.
Поэтому тёплый комок свинца
нашёл меня раньше других.
Я труса в себе не посмел бы простить.
Взглянуть не посмел бы на вас.
Поэтому силы сумел найти
в решающим ставший час.
Поэтому голову не опустил.
Поэтому стал смелей.
Ворвался свинец и не отпустил.
Скрутил и пригнул к земле...
Отмучилось, остановилось солдатское сердце. На двенадцатый день так и не пришел в сознание, и наступила клиническая смерть.
В операционной Кабульского госпиталя хирург методично применял технику непрямого массажа сердца.
Длительное забытьё сменилось давящими жерновами. Измученное, израненное тело было согласно на всё, лишь бы без боли.
Не существовало ни комнаты, ни хирургического стола, только угнетающая боль, на каждую клеточку.
Всё зависло в промежуточной, временной точке. Струна напряжения должна была не выдержать и лопнуть. Постепенно становилось тяжело и легко. Совмещалось несовместимое. Холод-тепло, боль-удовольствие, давление и невесомость.
Перед глазами - живая, золотисто-бархатная, бездонная пустота. Радужная, одновременно чужая и родная. Притягивающая и отталкивающая, живущая своей жизнью, звенящая, переливающаяся с яркоцветными, хаотично движущимися точечками пустота. Разом ощущалось одиночество и присутствие наполняющего собой бескрайнюю вселенную вездесущего. Ещё немного, струна разлетится со звоном, и всё навсегда рассыпется и распадётся на мельчайшие частички, и я стану бездонной, живой вечностью...
Неизвестное быстро сменилось знакомыми ощущениями. Темнота стала однотонной и поверхностной, боль острой, физической. Чьи-то руки невыносимо давили на грудь в области сердца. Негромкий мужской голос твердил: "Дыши, дыши...". К лицу прижималась кислородная маска. Монотонно-прерывисто пищал зуммер. Сознание затуманилось, всё стихло.
Стабильное понимание и восприятие происходящего возвращались в госпитальной палате.
Не было ни стен, ни пола. Голову и тело, покалывая мелкими иголками, сжимали неведомые тиски. Откуда-то издалека доносились неразборчивые голоса. Темнота перед глазами давила неизведанным животным страхом... Свет, где же свет? Ненадолго хотя бы маленький успокоительный лучик. Нет, это не сон и не ночь... Чужая, угнетающая, мрачная, незнакомая темнота.
Двинул правую руку к лицу. "Надо сорвать, сорвать всё, что мешает проникновению света...". Закованная в гипс рука дёрнулась и непослушно опустилась на тело. Левой ощупал тугие бинты. Открытая нижняя часть лица и шея покрылись чужой жёсткой коркой. Пальцы судорожно старались попасть под бинты. Нетерпеливо, упрямо рванулась рука. Острая боль прошила голову и каждую клеточку тела.
Силы ушли, рука упала.
Ослабленное тело лежало, сознание лёгким облаком парило над ним. Я словно пребывал одновременно там и здесь. Лежал на кровати и плавно пульсировал под потолком.