Сон веселого солдата (СИ)

7-го ноября, в День Октябрьской революции, палату посетили комсомольские активисты. Тяжелораненым преподнесли подарки. Михе - с такой же, как и у меня, травмой, - маленький приёмничек, мне - механическую бритву. Уход за израненным, слабочувствительным лицом, в прямом смысле слова - втёмную (зеркало стало самым ненужным предметом), приносил неудобства и выводил из себя. Брились пару раз в неделю, а это уже радовало.

Однако не успевшие принести пользы подарки к утру из тумбочек бесследно исчезли.

Пришли товарищи по Кабульскому госпиталю, били сокамерников, переворачивали матрасы, вытряхивали содержимое тумбочек. Но пропажу так и не нашли.

После перелёта уход за ранеными заметно ослаб. Медперсонал упрямо бездействовал и сохранял терпеливое молчание. Он был, и как будто бы его не было.

Неизвестно по какой причине раны не промывали, повязки не меняли. Наверняка считали нас перед отправкой в Россию временно присутствующими. Повязки ослабевали и медленно сползали. Непромытые раны требовали ухода.

Мы снимали старые бинты и, помогая друг другу, перевязывались вновь.

У ребят сдавали нервы, кто-то уже кричал: "Я больше не могу... Да лучше б меня убило!".

Ещё не раз в последующие годы в мыслях повторятся эти вот режущие слух горькие слова. Единственная процедура, которая регулярно выполнялась, - по утрам измеряли температуру. И дождались. Моя поползла вверх. Доктора лишь тогда обеспокоились. Не обо мне, а о своей, видать, карьере.

Собрали местный консилиум. Пальпировали лицо, болезненно промывали раны и пазухи. Но температура не спадала.

На очередном осмотре кто-то из врачей спросил: "Что у тебя с рукой?".

"Не знаю, как говорится - очнулся - гипс". Дело в том, что я лежал в отделении офтальмологии, а рука должна была находиться в опорно-двигательном. Но так как мы ещё пока что были с ней заодно, на неё никто не обращал внимания. Быстро сняли гипс, под ним обнаружился резиновый дренаж, вросший в ладонь. Хирург, не утруждаясь обезболиванием, рванул инородное тело.

Ох уж эти мясники, он бы с такой же лёгкостью вырвал мне и палец.

После случая со мной уход за ранеными улучшился. Однако на улучшение настроения это кардинальным образом не повлияло. Хотя всё зависит, с какого ракурса смотреть на происходящее.

Что наша жизнь - краеугольный камень, сложна и проста одновременно. Во мраке трудных дней желающий отыщет, как проблеск, искру - положительное. Такой психологический костыль и градус настроения повысит, и жизнь облегчит.

Радовало ещё одно обстоятельство, а вернее, его отсутствие. Бытовая проблема, о которой старались умалчивать. Она же, в прямом смысле слова, вгрызалась в человеческую плоть. Вши... В первые годы десятилетней войны в Афганистане они были бесплатным приложением к армейским будням. Спасались, кто как мог. Разводили костры и, добавляя посудомоечное средство, кипятили в вёдрах одежду. Водители вымачивали гимнастёрки в бензине. Имеющие доступ к электричеству мастерили кипятильники из двух лезвий для бритья и подолгу вываривали свое облачение. Из неохотного рассказа дружков, отслуживших в те годы, выяснялось, что бороться с этой заразой всем было довольно трудно. Вши были везде, включая упакованное кровопийцами постельное бельё, приходящее раз в неделю из прачечной.

Отслужившие два года Василий с Витьком застряли в те дни на пересыльном пункте в Кабуле. Границу закрыли на один большой замок в связи со смертью Генерального Секретаря ЦК КПСС - Леонида Ильича. Разрешение на вылет имел лишь борт - президента ДРА. Три осенних дня маялись ребята в отстойнике. А дембеля всё прибывали и прибывали. Прознав, что один самолёт на Ташкент, всё же выпускают (терпеть больше не было сил), ребята всеми правдами и неправдами постарались оказаться в числе счастливчиков.

Пассажирский ТУ оторвался от Афганской земли. Все сидели молча, думая об одном и том же, вслушиваясь в рёв турбин, ласкавший слух и расшатанные нервы. Витёк, желая скоротать тягучие минуты, снял шинель и расстелив в проходе между кресел, улёгся спать на пол. Вместо подушки сунул под голову шапку, развернув её так, чтобы красная звезда не давила на лицо. Длящуюся, казалось, целую вечность маету прервал приятный голос бортпроводницы: "Уважаемые пассажиры, наш самолёт пересёк воздушную границу Союза Советских Социалистических Республик...". И, сменив официальный тон на ласково-сочувствующий, уже не так громко добавила: "Поздравляю, ребята, с возвращением домой!"...

И тут началось - кто-то одновременно плакал и смеялся, от переизбытка чувств матерились, прыгали от радости, подбрасывая солдатские шапки.