Сонаты: Записки маркиза де Брадомина

В залитой светом вечерней истоме, когда стекла балкона золотились от солнца, а голуби летали над нашими головами, Исабель и девочки говорили о том, чтобы поехать вместе со мной в Лантаньон узнать, как добрался туда дядя дон Хуан Мануэль. Исабель спросила:

— Это далеко отсюда, Ксавьер?

— Не больше лиги.

— Значит, мы можем пойти пешком.

— А маленькие не устанут?

— Они отличные ходоки.

Девочки, запыхавшись, сияя от радости, закричали обе вместе:

— Нет! Не устанем! В прошлом году мы в Пико-Сагро ходили и не устали.

Исабель посмотрела на сад:

— Кажется, вечер хороший будет.

— Кто знает! Тучи дождевые.

— Да, только они, верно, стороной пройдут.

Исабель верила, что тучи окажутся достаточно галантными, чтобы не помешать нашей затее. Мы разговаривали с ней, стоя в амбразуре окна, глядя на небо и на поле, в то время как девочки хлопали в ладоши, чтобы голуби испугались и взлетели. Обернувшись, я увидел Кончу; она стояла в дверях, совсем бледная, губы ее дрожали. Она посмотрела на меня какими-то не своими глазами: в них было волнение, гнев, мольба. Прижав руки ко лбу, она проговорила:

— Флорисель сказал мне, что вы в саду.

— Мы там действительно были.

— Вы словно прячетесь от меня.

— Да, у нас тут заговор, — улыбаясь, ответила Исабель.

Она взяла девочек за руки и вышла вместе с ними. Я остался наедине с бедной Кончей; сделав несколько шагов, она бессильно опустилась в кресло. Потом она вздохнула, как вздыхала прежде, сказав, что умирает. Я подошел к ней с веселым лицом. Она возмутилась:

— Ты смеешься!.. Что же, правильно делаешь. Оставь меня одну, иди к своей Исабели!

Я взял ее руку и, закрыв глаза, стал целовать собранные вместе, бледные, чуть розоватые, ароматные пальцы:

— Конча, не заставляй меня страдать!

Она повела полными слез ресницами и тихим покаянным голосом сказала:

— Почему тебе так нравится оставлять меня одну?.. Понимаю, что это не твоя вина… Это она ходит за тобой по пятам, как сумасшедшая, и ищет тебя!..

Я вытер ей слезы и сказал:

— Если кто и сумасшедший, так это ты, моя бедная Конча. Но это безумие так идет тебе, что я не хотел бы, чтобы когда-нибудь ты от него исцелилась.

— Я не сумасшедшая.

— Да, ты сумасшедшая. Ты сходишь по мне с ума.

— Нет! Нет! Нет! — повторила она с раздражением, которое делало ее еще более восхитительной.

— Да.

— Какой ты самонадеянный.

— Но если это не так, то почему тебе хочется, чтобы я непременно был около тебя?

Конча обхватила мне руками шею, поцеловала меня и, смеясь, воскликнула:

— Уж если моя любовь позволяет тебе столько возомнить о себе, то, значит, она многого стоит!

— Да, очень многого!

Конча медленно и ласково провела мне рукой по волосам:

— Пусть они идут, Ксавьер… Ты же видишь, что я больше хочу быть с тобой, чем с моими девочками…

Как брошенный и послушный ребенок, я прижал голову к ее груди и закрыл глаза, вдыхая этот восхитительный и печальный аромат благоухающего цветка:

— Я сделаю так, как ты хочешь. Разве ты этого не знаешь?

— Значит, ты не пойдешь в Лантаньон? — тихо спросила Конча, поглядев мне в глаза.

— Нет.

— Тебя это огорчает?

— Нет… Жалко только девочек — они ведь такие своенравные.

— Могут пойти с Исабелью. Мажордом их проводит.

В эту минуту хлынул дождь, забарабанив по стеклам и листьям деревьев. Тучи заволокли солнце. Освещение сразу стало осенним и грустным, и эта грусть располагала к раздумью.

Вошла Мария Фернанда. Вид у нее был огорченный:

— Ты видишь, как нам не везет, Ксавьер? Дождь!

Вслед за нею пришла Мария Исабель:

— А если дождь перестанет, ты позволишь нам пойти, мама?

— Перестанет, так идите, — ответила Конча.

Обе девочки побежали к окну. Припав к стеклу, они глядели на дождь. Тяжелые свинцовые тучи нависли над Сьеррой-де-Сельтигос, сливаясь с водным простором на горизонте. Пастухи в камышовых плащах, покрикивая на свои стада, быстро спускались по дорогам. Над садом повисла радуга; темные кипарисы и мокрые зеленые мирты дрожали в оранжевом луче света. Канделария в деревянных башмаках, подобрав подол, укрывшись большим синим зонтиком, рвала розы для алтаря часовни.

В часовне было сыро, мрачно; каждый звук отдавался гулом. Над алтарем высился геральдический щит, поделенный на шестнадцать полей, крытых червленью, лазурью, зеленью, чернью, золотом и серебром. Это был герб, пожалованный милостью католических королей капитану Алонсо Бенданье, основателю майората Брандесо. Тому самому капитану, о котором в родословных книгах Галисии написаны страшные вещи! Там говорится, что, взяв во время охоты в плен своего врага, аббата де Моса, он завернул его в волчью шкуру и, связав, оставил в лесу, где его растерзали собаки. Няня Кончи Канделария, которая, как и все старые слуги, знала историю и генеалогию дома своих господ, любила в прежнее время рассказывать нам легенду о капитане Алонсо Бенданье так, как ее рассказывают старые родословные книги, которых теперь никто уже не читает. К тому же Канделария твердо знала, что два карлика негра утащили тело капитана в ад. Такова уж была традиция: в роду Брадоминов мужчины все были жестоки, а женщины благочестивы!