Эсфирь. Конечно! Мне тоже иногда кажется, что я таки кое-что могу! Ты помнишь, Лиза, когда приехала Сонечка?
Елизавета. Кажется, недели две тому назад?
Эсфирь. Вот именно, ровно две недели тому назад! И вот пожалуйста, она две недели как приехала, а он вчера ей сделал предложение. И сегодня они пошли подавать эту заявку… заявление… да! Она в него сразу влюбилась, с первого взгляда! А помнишь, что ты говорила?
Елизавета. Ну что, Фира, я могу сказать? Не зря же дедушка Натан звал тебя «царь Соломон в юбке»! Я просто поражена! Анастасия Николаевна, между прочим, тоже очень высоко тебя ценит. Она так и говорит: «Лизочка, ваша Фира – это не человек, это явление!»
Эсфирь. Явление?
Елизавета. Да, да. Не человек, а явление! Но ты скажи про Лёву. Как он?
Эсфирь. А как он? Он таких девочек в жизни не видел! Я же знаю его контингент! Это что-то особенное!
Елизавета. Но ты говорила, что эта его последняя была интересная.
Эсфирь. Ну и что? Лёве тридцать четыре года. Она говорила, что ей тридцать пять, а на деле ей сорок. И пусть она выглядит хоть на двадцать пять, но когда женщине под пятьдесят, ей уже нечего делать с молодыми людьми.
Елизавета. Бог с ней! Расскажи, как он вдруг ни с того ни с сего сделал Сонечке предложение?
Эсфирь. Очень просто. Я привезла ее с вокзала, заранее Лёву не предупреждала. Он пришел вечером, я ей говорю: «Сонечка, пойди открой дверь». Она ему открыла. Потом мы поужинали. Я приготовила фаршированную рыбу и бульон с кнейдлах. Потом мы посмотрели телевизор, и я отправила ее спать. А ему я сказала: «Ты понял, Лёва, кто это?» Он таки не дурак, он понял сразу и говорит мне: «Я должен подумать!» А я ему так спокойно: «Конечно, думай, от этого еще никто не умирал. У тебя что, много было таких девочек? Золото, а не девочка! А характер! Уж в чем в чем, а в характерах я понимаю! И, между прочим, тоже на пианино играет! Сима ее обучила. Винаверы – очень музыкальная семья». Он мне говорит: «Мама, она очень молоденькая!» – «И тебе это плохо? Тебе надо обязательно старуху, и чтобы она считала уравнения!» Больше он мне ничего не сказал. Молчит. И я молчу. Ты же знаешь, я не только говорить – молчать я тоже умею. Покойный Вениамин всегда говорил: «Пока Фира говорит, это еще полбеды, вот когда она молчит – это беда!»
Елизавета. Это я помню. А Лёва? Что Лёва?
Эсфирь. Мне он молчал. Ходил с Сонечкой два раза в театр, я хорошие билеты два раза купила, ходили в кино. Он повел ее на концерт, между прочим, сам билеты купил, по собственной инициативе. Вчера я ему говорю: «Лёвочка, завтра вторник. Ты уже должен сделать девочке предложение, а то она будет думать бог знает что».
Елизавета. И что?
Эсфирь
Елизавета. Как – ко мне? Почему же ты меня не предупредила?
Эсфирь. А что, у тебя не найдется в доме чашки чая?
Сонечка. Здравствуйте!
Эсфирь. Ну, подали?
Елизавета. Поздравляю тебя, деточка!
Эсфирь. А где Лёва?
Сонечка. Он просил извинить, ему нужно было срочно в институт, какие-то документы оформлять, он оттуда позвонит вам.
Эсфирь. То есть как – он сюда не придет?
Сонечка. Нет, он сказал, что завтра улетает в командировку в Новосибирск и ему документы надо оформить.
Эсфирь. Что за новости! А я ничего не знаю!
Сонечка. А Лёва вчера и сам не знал. Ему сегодня сказали. Сазонов сказал.
Эсфирь. А-а… Сазонов! А на когда назначили?
Сонечка. На девятое января.
Эсфирь. Как, через два месяца? Так долго ждать?
Сонечка. Да.
Елизавета. Ну хорошо, садитесь за стол. Сколько можно разговаривать?
Эсфирь
Елизавета
Сонечка. Да? А меня Эсфирь Львовна уже учит. Мне очень нравится.
Эсфирь. Не все же такие безрукие, как ты, Лиза. У нас в Бобруйске, Сонечка, испокон веку все евреи были портные. Сплошь портные. И твой дедушка Гирш был портной. А наша бабушка Роза училась в Варшаве в женском ремесленном училище. Она была лучшая мастерица в городе. Она всё знала – золотошвейное дело и белошвейное. А дедушка Натан – он был фрачник. Он ничего не умел – только фраки. Но какие фраки!
Елизавета. Расскажи про медаль, Фира.