Читаем Соня рапортует полностью

По прибытии в Москву меня встречали. Товарищ Андрей сердечно приветствовал меня в разведцентре. Он заметил, как плохо я выгляжу; за полтора года, прошедшие с момента моего отъезда из Москвы, я похудела на двадцать фунтов. Он хотел направить меня к врачу, но я отказалась. Мы говорили о работе в Мукдене, и мой собеседник подробно расспрашивал меня о Рольфе. Затем он кое-что предложил. Не соглашусь ли я отправиться в Польшу — с Рольфом? Андрей ничего не знал о моих близких отношениях с Эрнстом; о ребенке я никому не обмолвилась ни словом. Только что я говорила о Рольфе в самых теплых выражениях, а тут еще Андрей вспомнил, что раньше я была против развода. Следовательно, с его точки зрения, предложение было как нельзя более гуманным и логичным.

Хотя физически я чувствовала себя неважно и мое состояние могло остаться таким же на протяжении всех девяти месяцев, беременность и на этот раз не делала меня беспомощной и зависимой от других. Я не боялась того, что мне, возможно, придется в одиночку справляться с порученным делом. Немецких эмигрантов, влачивших голодное существование в чужих странах, а также разделенные по милости гитлеровского фашизма семьи можно было теперь встретить повсюду. Я могла поехать в Польшу и одна. При сложившихся обстоятельствах мне не хотелось требовать от Рольфа, чтобы он жил со мной под одной крышей; да я и сама этого не хотела. С другой стороны, я знала, что Рольф с его профессией в состоянии предложить мне гораздо более солидное легальное положение, а для него, впервые работающего по заданию Центра, было бы лучше, если бы я была поблизости. Две вещи беспокоили меня. В некоторых отношениях Рольф был наивен и легко исходил из ложных представлений, упорно беря их за основу для всего последующего. Кроме того, был он мягкосердечен и не умел добиваться своего, отпихивая, так сказать, локтями все, что ему мешало. Эта вторая тревога оказалась необоснованной. Мягкость Рольфа никоим образом не отражалась на его мировоззрении. Он устраивал опасные дела спокойно, без нервозности и суеты, не теряя головы там, где начинали паниковать люди, казалось бы, более крепкие и закаленные. Появляясь в буржуазном обществе, он импонировал всем своим обаянием и безукоризненной вежливостью, особенно по отношению к женщинам. В результате перед ним радушно распахивались многие двери.

Я согласилась с планом Центра насчет поездки в Польшу. Рольф должен был решать этот вопрос сам. Сейчас уже не помню, встретился ли он впервые с друзьями в Москве, отправившись в Европу несколько позже меня, или проследовал прямо в Лондон, а уж я передала ему там сделанные нам предложения. Он остался верен своему решению не оставлять меня одну до тех пор, пока ребенок не появится на свет.

Я никогда ничего не говорила Рольфу о своей работе в Шанхае, хотя он доставлял Эрнсту и мне детали для радиопередатчика еще в Мукден и с годами зарекомендовал себя полезным разведчиком, не теряясь даже в трудных ситуациях. Имя Рихарда Зорге он впервые услышал только после его убийства — и не от меня. О том, что владелец оборудованного им фотомагазина был связан со мной нелегальной работой, Рольф узнал только из посвященных Зорге книг, вышедших десятилетия спустя.

Во время пребывания в Москве последним моим визитом было посещение радиошколы, где я также вновь увидела Марека, единственного из моей группы, остававшегося в этом городе. Затем мы с Мишей отправились в Ленинград, а оттуда пароходом за пять дней добрались до Лондона. На второй день плавания в зале ресторана были надежно закреплены все цветочные горшки: начинался шторм. Нам с сынишкой следовало бы точно так же поступить с Мишиным ночным горшком. Проклятая посудина, словно заводная, моталась из одного угла кабины в другой, пока не разлетелась на куски: Впрочем, я слишком страдала от морской болезни, чтобы беспокоиться об этом.

Мои родители встречали нас в лондонском порту; с отцом, братом и сестрами я не виделась пять лет. Теперь все они были вместе со мной, и сразу же между нами установились прежние сердечные отношения. Рената, моя самая младшая сестренка, в свои двенадцать лет уже казалась настоящей коммунисткой. Сабина, которой уже исполнилось семнадцать, в отличие от нас выглядела кроткой. Она одна из всех нас унаследовала мамину красоту, в то время как мне в этом смысле особенно не повезло. Бывшая Рева в двадцатитрехлетнем возрасте была честолюбивой умницей, преисполненной сознания долга. Бригитта, которая была моложе меня на три года, получила в Швейцарии степень доктора исторических наук и, как всегда, с величайшим прилежанием и энтузиазмом относилась к своей работе. Юрген с женой и ребенком также жили теперь в Лондоне.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное