Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог

Для русского языка был взят студент Василий Иванович Богданов. Он провел с нами лето в Покровском, занимался с братьями и нами, сестрами. Он, как говорится, «пришелся ко двору» и стал в доме нашем своим человеком. Он задался мыслью «развивать» нас, в особенности сестер, носил им читать Бюхнера и Фохта, восхищался романом Тургенева «Отцы и дети», читал его нам вслух и влюбился в Соню, которая хорошела с каждым днем. Сам Василий Иванович был живой и быстрый, носил очки и лохматые, густые волосы, зачесанные назад. Однажды, помогая Соне переносить что-то, он схватил ее руку и поцеловал. Соня отдернула ее, взяла носовой платок и отерла ее.

— Как вы смеете! — закричала она.

Он схватился за голову и проговорил:

— Извините меня.

Соня говорила про это мама́, но мать обвинила ее и сказала:

— Бери пример, как держит себя Лиза, с ней этого не случится.

— Лиза каменная, она никого не жалеет, а я его на днях пожалела, когда он рассказывал, как делали операцию его маленькому брату, — говорила Соня, — вот он и осмелился. Теперь я больше не буду жалеть его.

(Т. А. Кузминская. «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне»)

В чем был секрет ее обаяния? Какие тут женские хитрости? Или не хитрости?

К.Б./ Есть вещи, которые не поддаются объяснению. Божественная химия, которую умом не понять даже самим женщинам. Но по поводу Сонечки у меня есть кое-какие предположения. Вот в приведенной вами цитате уже есть один, скажем так, «элемент женского обаяния» — умение сочувствовать. Мужчины любят, когда их проблемам искренне сопереживают и жалеют их. Стоило Сонечке кого-то пожалеть, в том числе Льва Николаевича (вспомним ситуацию, когда она пожалела о его повести «Казаки», которую он вынужден был продать издателю Каткову, потому что проигрался в китайский биллиард), или кадета Поливанова, у которого умерла сестра, — так сразу она становилась в их глазах интересной и привлекательной. «Элемент номер два» — деловитость, хозяйственность. Какому мужчине не хочется, чтобы женщина, наливая ему чашечку кофе, участливо интересовалась: «Сахару? Сливок?»

Но еще в ней была какая-то внутренняя трагичность, которая прорывалась через живость и озорство. Некая «тайна», которая так манит мужчин. Как называет это Таня Берс: «угнетенная невинность». Это такая тень покорности мужчине: «Веди меня, ты сильный, ты большой, а я за тобой следую». И контрастом к этому: «Я государыня! Велю везти меня, велю столы накрывать», — как это было в игре, в которой Толстой участвовал в роли возницы. Какова, а?! Живая она была, понимаете? Настоящая. Прямолинейная, без фальши, и к тому же с удивительным чутьем к другим людям. Многосложная? — да! Специально ли она соблазняла будущего жениха? Не думаю. Не всегда женщина такого типа делает что-то специально. Даже скорее наоборот — чем больше она занимается собой, искренна в проявлении себя, не стесняется своих интересов и идет по жизни так, будто она Ева в райском саду, — тем больше она привлекает к себе.

Вот, пожалуй, и всё.

Толстого нет?

П.Б./ На этой загадочной ноте и закончим первый разговор. Но что я вам хочу сказать в его конце, Катя. Первый наш диалог называется «Толстого нет». То есть мы хотели поговорить о жизни Сони «дотолстовского периода». А знаете, сколько раз в нашей беседе упоминается Толстой? Больше шестидесяти раз! Вот вам и «Толстого нет»! Куда без него? Один ноль в мою пользу?

К.Б./ Не уверена, что это была честная игра. Разговор вели вы, вы больше в теме, и понятно, что Толстой вам интересен больше, чем его жена. Но мне, например, наоборот…

П.Б./ Но это действительно несоизмеримые величины! Софья Андреевна — не мировой гений. Ее прозу не экранизируют в десятках версий, как «Анну Каренину». Ее взгляды не интересуют людей во всех странах, от Японии до США, от Индии до Китая, от Европы до Австралии. Давайте смотреть на вещи объективно!