Сонька. Конец легенды

Ординарец открыл дверцу машины, пропустил его на заднее сиденье, сам быстро обошел вокруг и расположился рядом с шофером.

Автомобиль тронулся.

Ирина вышла из-за угла, быстро двинулась навстречу.

Расстояние между ними становилось все меньше. Ирина шагнула на проезжую часть, почти бегом направилась наперерез авто.

Первым на происходящее среагировал Асланбек.

Он выхватил револьвер, на ходу выпрыгнул, закричал:

— Ложитесь, князь!

Ирина бросить бомбу не успела.

На нее ринулся ординарец, сбил с ног, навалился сверху.

Раздался мощный взрыв.

Икрамов поднялся, чтобы выпрыгнуть, но водитель от испуга вывернул руль, машину бросило в сторону, понесло на чугунную ограду. Она зацепилась за бетонный выступ и перевернулась.

…Через несколько часов продавцы газет вовсю носились по людным местам города, размахивали свежими выпусками, сообщали:

— Покушение на князя Икрамова!

— Убиты ординарец и шофер князя!

— Кто стоит за покушением на начальника сыскной полиции столицы?

— Смертельно раненный террорист доставлен в Департамент полиции!

— Рана князя не смертельна!

В церковь Табба, по обыкновению, пришла вечером, когда было пусто и тихо. Батюшка был все тот же, увидел свою прихожанку, узнал.

— Я уж было решил, что ты забыла дорогу в храм.

— Нет, батюшка, не забыла. Боюсь, что Господь оставил меня.

— Господь никого не оставляет. Он ждет, что к Нему придут и покаются.

— Пришла попросить благословения.

— На доброе дело?

— Не знаю. Наверно, на доброе.

— Желаешь кому-то помочь, протянуть руку?

— Желаю. Но не знаю, как сказать, чтобы вы поняли.

— Говори, пойму.

— Как, батюшка, следует судить человека, приносящего зло?

— Его может судить только Бог.

— А если судить буду я? — глаза Бессмертной горели.

— Ты?.. Разве ты Бог?

— Но Бог не видит его грехов!.. Не видит, что этот человек лжив и мерзок в своей лжи!

— Ты одержима.

— Да, одержима! Но моя одержимость светла и чиста! Я хочу очистить мир от скверны, наказав хотя бы одного человека!

— Даже Бог не наказывает. Он всегда прощает.

— А я не могу простить! Потому что не могу жить по заповеди — ударили по одной щеке, подставь другую! Устала! Я хочу оторвать бьющую руку!

— Ты бредишь. Одумайся и приходи еще раз.

Священник обошел Таббу, двинулся в сторону алтаря, она остановила его:

— Я пришла за помощью, батюшка! Если я не права, подскажите и вразумите! Я не могу остановиться! Я дошла до края, за которым гибель. Остался всего один шаг… Что мне делать?

— Молиться и просить у Господа помощи. Только Он может вразумить тебя и остановить перед греховным шагом.

Квартира Антона находилась в одном из доходных домов на северной окраине Петербурга. Доходные дома представляли собой длинные двухэтажные бараки с одним общим входом, во дворе которых на веревках сушилось постиранное серое белье и резвилась на самодельных качелях многочисленная детвора.

Табба стояла у окна, в руках держала пару свернутых газет, задумчиво смотрела на эту дворовую жизнь.

Квартира была бедно обставлена, комнат всего две, и жильцов здесь было двое — сам Антон и его сестра Дуня, белобровая и неловкая девица двадцати лет. Кроме того, здесь находились также Глазков и Катенька.

Все смотрели на Бессмертную, не решались отвлечь ее от мыслей.

— Так чего завтра будем делать? — первым не выдержал Антон. — Ежели все отменяется, то выхожу на линию. Ежели как просили, значит, платите, госпожа, денежки. Потому как бесплатно даже слоны не ездют.

Бывшая прима неторопливо повернулась, обвела взглядом присутствующих.

— Ничего не отменяется. — Достала из сумочки сто рублей, протянула Антону. — Все, что могу.

— Держи… — передал он деньги сестре. — Ежели чего, пусть будут у тебя.

Дуня захлопала глазами, неожиданно тихо расплакалась.

— А чего затеваете-то?

— Ступай к себе и спрячь деньги под подушку. Остальное не твоего ума дело!

Дуня ушла. Глазков несмело спросил:

— Может, отложить?.. На князя покушались, как бы охрана не стала свирепствовать.

— Отложите, сударыня, — попросила Катенька. — Нехорошо у меня на душе.

Бессмертная прошла к стулу, положила руки на его спинку.

— Все в руках Господних.

— Госпожа! — подал снова голос Антон. — На душе у всех чешется, уважьте народ, перенесите на другой день. Пущай губернатор поживет как бы чуть подольше. Хоть и нагадит еще, но не так чтоб много.

— Нет! — лицо Таббы было искажено. — Нет!.. Я не могу больше ждать! У меня каждый день на счету! Я все решила, все подогнала, все подсчитала. Господь поможет мне… Если же кто не хочет, если кто струсил, вон порог, а за порогом Бог!.. Время есть до утра, думайте!

Обер-полицмейстер Крутов навестил князя в госпитале.

При появлении начальства перебинтованный Икрамов попытался подняться, тот жестом остановил его.

— Лежите… Любое напряжение сейчас вредно. — Уселся возле койки на стул, махнул двум ординарцам, чтоб ушли. Потом вздохнул, заключил: — Худо, князь, весьма худо.

— Ничего, Николай Николаевич, поправлюсь, — улыбнулся тот.

— Я не о вас. Вы, разумеется, поправитесь — и организм крепкий, и ранение не смертельное. Худо в стране.

— Будем стараться, чтоб и страна поправилась.