Сонька. Конец легенды

Влетел без стука и предупреждения, сдавленно прокричал:

— Гаврила Емельянович, там полиция!.. Почему? По какому праву?

Филимонов рванул к нему, схватил за лацканы сюртука, со свистом прошептал прямо в лицо:

— Не сметь!.. Не сметь блажить и совать нос не в свои дела!.. Сидеть здесь и молчать!.. Даже не шевелиться! Ни шагу отсюда! — С силой усадил Николая на стул, погрозил пальцем. — Дернетесь — пристрелю!

Полицейские были уже внутри театра. Рассредоточились по коридорам, бежали мимо испуганных артистов, расталкивали столпившуюся обслугу — гримеров, костюмеров, занимали места за кулисами.

Князь Икрамов прибыл к оперетте в закрытой карете, самостоятельно поднялся по ступеням, вошел в вестибюль — здесь было тихо и пусто. Проследовал наверх, пересек роскошное фойе, проскользнул в зал, замер за массивной колонной.

Бессмертная была в ударе. Движения ее были изысканными, голос поражал сочностью и неограниченными «верхами» и «низами», а от ее умения держать фермату зал замирал, взрываясь затем овацией.

Артистка вышла на главную свою арию, вспомогательные артисты подхватили ее на руки, подняли вверх, и, запрокинув голову, она выдала всю мощь и красоту своего голоса.

Зал вскочил, крича и беснуясь, на сцену полетели букеты, к авансцене рвались ошалевшие поклонники. Бессмертная кланялась, улыбалась, посылала воздушные поцелуи, благодарила…

И в этот момент из-за кулис решительно вышел статный полицейский офицер, направился прямо к приме.

Ни артисты, ни оркестр, ни публика вначале ничего не поняли. Многие даже рассмеялись и кто-то засвистел, но офицер приблизился к Бессмертной, поднял руку, и когда зал затих, объявил:

— Госпожа Бессмертная!.. Постановлением господина прокурора Санкт-Петербурга вы арестованы!

Артистка отступила на шаг, прошептала:

— Что?

— Вы, мадам, арестованы. Прошу следовать за мной.

Зал, потрясенный и еще до конца ничего не осознавший, молчал.

Катенька и Даша от ужаса подались вперед, впившись ногтями в подлокотники.

Табба неожиданно метнулась в сторону, однако офицер придержал ее:

— Стоять, сударыня. — И махнул полицейским за кулисами. — Взять под стражу!

На сцену с двух сторон вышли несколько полицейских, довольно обходительно взяли приму под руки и повели со сцены.

И тут случилось нечто. Зал взорвался криками, визгом, свистом…

Некоторые зрители ринулись на сцену. Их пытались остановить полицейские, толкали, сбрасывали вниз, а зал скандировал:

— Позор!.. Позор!.. Позор!

— Бегите, — прошептала Катенька Даше. — Меня не ждите.

— А бриллиант?

— Пусть будет у вас. Никому не отдавайте, — и снова подтолкнула. — Бегите же, меня не ждите!

Девочка поспешно стала пробираться по ряду, наступая на чьи-то ноги, извиняясь и оглядываясь. Катенька пробиралась следом.

Гаврила Емельянович перехватил прислугу в толпе, как только она вышла из зала.

Отвел к стенке, спросил:

— Где он?.. Давайте сюда.

— Что? — не поняла Катенька.

— Бриллиант… Камень. Он ведь у вас.

— У меня нет никакого камня.

— Врете!.. Бессмертная сказала, он у вас. Доставайте его. Где он?

— Я не знаю, где он!.. Госпожа его мне не давала!

— Врешь! Все врешь, дрянь! — директор оттащил Катеньку в дальний угол. — Немедленно отдайте камень! Вы отсюда живой не выйдете!

Катенька сильно оттолкнула его.

— Я вам уже сказала — камень не у меня!

— Дрянь паршивая! — Гаврила Емельяныч стал обыскивать девушку, лихорадочно шаря по всей ее одежде. — Куда вы его спрятали?.. Где он? Признавайтесь!

— Оставьте же меня!.. Никакого бриллианта у меня нет! Он у госпожи!

— Твари!.. Мрази! — Филимонов продолжал обыскивать ее. — Все равно вы мне его отдадите!.. Все равно он будет моим!

Катенька наконец вырвалась от него и пустилась бежать, расталкивая публику.

Даша также убегала — от театра, от толпы, от полицейских. Убегала, крепко держа в руках сумочку с бриллиантом.

…Бессмертную полицейские вывели из театра, даже не позволив ей переодеться.

Она шагала в сценическом платье. Гордо вскинув голову, глядя на беснующуюся вокруг публику, не уворачиваясь от летящих на нее цветов, не убирая снисходительной усмешки с губ.

Народ выстроился в две шеренги, многие пытались прорвать полицейский кордон, дотянуться до любимицы руками, прокричать ей что-то важное, искреннее.

Табба увидела в толпе оцепеневшего Изюмова, любезно помахала ему, затем, поддерживая длинное платье, спустилась, и уже перед самой пролеткой, в которую надлежало сесть, оглянулась и натолкнулась на чей-то взгляд.

Это был Икрамов.

Он стоял в стороне от публики, смотрел на приму отрешенно, бесстрастно.

Бессмертная с помощью полицейских шагнула в пролетку, лошади тут же взяли быстрый ход, и под восторженные крики, аплодисменты и свист кавалькада экипажей покатилась в сторону Владимирской улицы.

К ночи, когда приодетая и расслабленная публика вывалилась на Дерибасовскую на ежевечерний прогулочный моцион, Сонька, голодная, измученная, уставшая, набрела на местечко в конце улицы, пристроилась на обочине недалеко от трех нищих бродяг — двух мужиков и женщины, сиплым, еле слышным голосом стала просить: