Сонька. Конец легенды

— Господа, подайте копеечку на кусок хлеба и глоток воды… Сил никаких. Ноги не держат, глотка слиплась. Не пожалейте, люди добрые, копейку, ей-богу подохну. Не думала, что когда-нибудь придется просить милостыню, а вот довелось. Будьте милостивы, господа, подайте на хлеб и воду…

Какая-то жалостливая дамочка бросила ей пятак, другие же проходили мимо, стараясь держаться поодаль от нищенки.

— Господа, много просить не буду. Всего лишь на хлебушек и воду.

Бродяги какое-то время удивленно наблюдали за новоявленной соседкой, затем решительно поднялись, направились к Соньке.

— Пошла геть, гундявка! — приказала баба. — Тут место насиженное!

— Мне бы поесть, — попросила та потресканными губами. — И попить…

— А ты кто такая, босячка, чтоб тут сидеть и портить своим видом господам настроение! — выдвинулся вперед один из мужиков.

— Я — Сонька Золотая Ручка.

— Или у меня в ухе засвербило, или ты гавкнула чтось смешное? — приставил ладонь к уху мужик. — Кто ты?

— Сонька Золотая Ручка.

— Степан! — махнул бродяга подельнику. — Еще одна Сонька объявилась!.. Иди глянь!

Степан, могучий, заросший густой грязной бородой, уставился на Соньку.

— Сонька, говоришь?

— Сонька, — кивнула воровка.

— Та самая?

— Та самая.

Он неожиданно ухватил ее за шиворот, резко вздернул на ноги.

— А ежели Сонька, чего милостыню клянчишь?

— Моя дочка в полиции, — прошамкала Сонька. — Михелиночка.

— А у меня братка в полиции!.. Игнатушка! — заржал Степан. — И что ж, потому я должен наглеть и другим жить мешать?.. Пошла отсюда, прошмандовка! — Он подхватил ее под мышки и поволок в ближнюю подворотню. — Сейчас поглядим, какая из тебя Сонька-Манька!

Двор был глухой, грязный, заставленный старыми деревянными бочками. Степан с размаха швырнул на них Соньку, она сумела подняться, бросилась было бежать, но ее догнали и стали бить.

Били с каким-то непонятным остервенением и радостью — ногами, кулаками, какими-то досками. Она пыталась увернуться от ударов, даже защищалась, потом скрутила свое худое слабое тельце, свернулась калачиком и лишь постанывала, пряча голову между локтей.

Вскоре она затихла, бродяги удовлетворенно высморкались, отплевались и направились к своему «насиженному» месту, оставив лежать между бочек неподвижное тело женщины.

Таббу определили в «Крестах» в точно такую же камеру, как когда-то ее мать, — мрачную, затхлую, узкую, с обшарпанными стенами, с протекающим рукомойником, с окошком в кованой двери.

Бессмертная в бессилии и ярости мерила камеру широкими шагами из угла в угол, беспомощно смотрела на зарешеченное окошко над головой, прислушивалась к глухим голосам за дверью, вновь принималась ходить, что-то выкрикивая, царапая себе лицо, впиваясь ногтями в штукатурку. Временами она опускалась на колени, давя в себе стон.

Дело Бессмертной рассматривалось в городском суде.

Любопытные, газетчики, фотографы стали собираться загодя, желая любыми путями попасть на процесс.

Когда наконец дверь открыли, народ туда ломанул с такой силой, что едва не снес охрану и судейских чиновников.

Газетчики заполнили крайние ряды, фотографы принялись немедленно расставлять свои аппараты.

Зал был забит до отказа, и, когда стали появляться свидетели, все затихли, перешептываясь и рассматривая прибывших господ.

В последнем ряду затаилась дочка Гришина, Даша, наблюдающая за происходящим с недоумением и испугом.

Через два кресла от нее сидели банкир Крук, по-провинциальному тихий, незаметный, а также бледный князь Андрей.

Среди свидетелей были братья Кудеяровы, директор театра оперетты Филимонов, бывший артист Изюмов, Катенька, княжна Брянская, а также отдельно сидящий бывший следователь Гришин.

Из отдельной двери вышли адвокаты. После них торопливо засеменили присяжные, и только после того, как окончательно установилась тишина, судебный пристав объявил:

— Суд идет!

Присутствующие в зале встали, председательствующий судья, худой желчный господин, занял место в центре, по бокам от него расположились два члена суда.

Вошел священник, осенивший крестом находящихся в зале и усевшийся сбоку от судей.

Последним вошел князь Икрамов в сопровождении следователей Потапова, Дымова и сыскаря Миронова. Левая рука князя поддерживалась переброшенной через плечо повязкой.

Председательствующий оглядел уставшими болезненными глазами зал, трескучим голосом прокричал:

— Ввести подсудимую!

Боковая дверь открылась, из нее вышли вначале два конвоира, после чего показалась Бессмертная, и зал немедленно отреагировал аплодисментами.

В Таббу полетели цветы, раздались крики:

— Браво!

— Госпожа, мы любим вас!

Табба за дни, проведенные в «Крестах», сильно сдала, под глазами были черные круги, театральное платье потеряло свой шик и нарядность. Она, ни на кого не глядя, пересекла зал, встала за невысокую кафедру, и только после этого прошлась взглядом по свидетелям.

Глаза ее были холодные, безразличные. И лишь при виде Катеньки и княжны Брянской подсудимая позволила себе едва улыбнуться и легким движением головы поприветствовать их.

— Подсудимая, — подал голос председательствующий, — ваше имя?

— Блювштейн Табба Ароновна.

— Сценическое имя?