Сонька. Конец легенды

Табба прибыла к театру в пролетке, и узнать ее было практически невозможно. Голову ее украшал роскошный каштановый парик, который вполне походил на естественные отлично уложенные волосы, на переносицу были надеты очки в тончайшей серебряной оправе, платье могло поразить даже самых искушенных модниц.

Расплатившись с кучером, госпожа Бессмертная поднялась наверх по ступенькам в поисках своего партнера.

Барон Красинский, одетый в отлично скроенный вечерний костюм, был уже на месте.

Табба приблизилась к нему, сделала маленький изящный книксен.

— Добрый вечер, барон.

Он не сразу узнал ее, от неожиданности вскрикнул:

— Боже, это вы?

— Я вас предупреждала, — бывшая актриса улыбалась. — Вы могли остаться без дамы, не узнав меня.

— Господи, вы прелестны! — барон все еще не мог прийти в себя. — Вы так прелестны!.. Табба, милая…

— Тс-с-с… — приложила она палец к губам и тихо предупредила: — Здесь нет Таббы, а есть, скажем, мадемуазель Бэрримор.

— А имя?.. Имя какое у нас?

— Жозефина Бэрримор.

— Отлично!.. Мадемуазель, я практически влюбился в вас! Я начинаю терять голову.

— Держите себя в руках, барон. Главное, не потеряйте меня.

Они направились к главному входу в театр, вошли в фойе, которое было знакомо Таббе до мелочей, стали подниматься по широкому лестничному маршу.

Изюмов стоял почти на самом верху лестницы, любезно приглашая гостей в театр, раскланивался, улыбался, за что-то благодарил.

Увидев Красинского со спутницей, он согнулся едва ли не в три погибели, проворковал:

— Милости просим, господа. Уверяю, вас ожидает незабываемое зрелище! Как бы от нашей «Веселой вдовы» не стать «веселым вдовцом»!

Бывшая прима в знак приветствия едва заметно склонила голову, а барон поинтересовался:

— Гаврила Емельянович у себя?

— Должны быть у себя. Как доложить?

— Барон Красинский с дамой.

— Сей секунд!

Изюмов заторопился наверх, барон хотел что-то сказать Таббе, но она опередила его:

— Вы хотите познакомить меня с ним?

— Почему бы нет? Любопытно посмотреть, как этот прохвост будет виться перед вами.

— Думаете, он узнает меня?

— Не приведи господь!.. Вас мать родная не узнает! Он с ума сходит от эффектных дам, а здесь тот самый редкий случай… Вы ведь хорошо знакомы с Гаврилой Емельяновичем?

— Мягко говоря.

— Значит, вам также имеет смысл понаблюдать за этой сволочью.

— У вас к нему счеты?

— Да, пару лет я меценатствовал над театром, вложил в его бездарей не одну тысячу золотых, но обещание, которое давал мне сей прохвост, так и не было выполнено.

— Вы желали молоденьких актрис? — насмешливо спросила Табба.

— Зачем же так? Я желал его связей с премьер-министром, но все оказалось пустой болтовней.

Сверху спускался Изюмов.

— Гаврила Емельяныч ждет вас и вашу спутницу, барон, — сообщил он. — Проводить?

— Нет, любезный, я отлично знаю все дороги в этом храме искусств, — ответил Красинский. Табба взяла его под руку, и они двинулись наверх.

— Благодарствую за прекрасные слова, барон! — выкрикнул тот вслед им.

Гаврила Емельянович при появлении в кабинете барона со спутницей вышел из-за стола, развел руки, двинулся им навстречу.

— Боже… Барон! Сколько студеных зим и знойных месяцев прошло после нашей последней встречи?! — приобнял, заглянул в глаза. — Вы решили вычеркнуть меня из своей жизни?

— Если вычеркну, то только кровью! — отшутился Красинский.

Филимонов громко рассмеялся.

— Это почти как клятва! Да, да! Только кровью! — и тут же перевел взгляд на Таббу. — Я сойду с ума. Барон, что вы со мной делаете?! Кто эта восхитительная барышня?.. Мадемуазель, кто вы?

— Жозефина Бэрримор, — грудным голосом произнесла девушка, подавая руку.

— Вы англичанка?

— По отцу.

— Но вы в совершенстве владеете русским!

— Потому что я выросла в России.

— Но голос… Боже праведный, какой голос! Вы — актриса?

— Слишком много вопросов для первого раза, — улыбнулась гостья.

— Но я все равно не успокоюсь! — Гаврила Емельянович снова поцеловал руку, перевел взгляд на Красинского. — Барон, признавайтесь, кто это чудо и зачем вы разбиваете мое несчастное сердце?!

— По-моему, Жозефина ответила почти на все ваши вопросы.

— Нет, не на все! — воскликнул директор. — В вас, мадемуазель, заложен талант актрисы! По стати, голосу, манерам! Неужели никогда не выходили на сцену?

— В девичестве. В имении папеньки.

Филимонов повернулся к Красинскому.

— Обещайте, барон! Вы дадите мне возможность вывести хотя бы раз вашу прелесть на подмостки! Пусть ощутит запах кулис, оркестровую яму, пугающую глубину зала! И она навсегда останется пленницей театра!

— У вас, Гаврила Емельяныч, таких пленниц более чем достаточно!

— Ах, оставьте! Не добивайте мою раненую душу, барон! Кто? Где они, эти неслыханные голоса и пластика, от которых театр сходил бы с ума?

— Ну, к примеру, ваша новая прима мадемуазель Добровольская. Разве она плоха?

— Без комментариев, разрешите?! Нет, она прелестна! Даже талантлива! Но не то!.. Не то! Разве можно сравнить ее с некогда потрясавшей эти стены госпожой Бессмертной? Вы помните ее?

— Разумеется. Лично ждал с цветами, сходя с ума!

— Да разве только вы сходили с ума? Весь Петербург!.. Россия сходила с ума!