Сонька. Конец легенды

— Присаживайся. — Сам уселся напротив. — Слушаю тебя.

— Я по поводу дочки, — как можно четче произнес сумасшедший.

— Какой дочки? — не понял Гончаров.

— Моей дочки. Михелины.

Никите Глебовичу показалось, что он сам начинает тихо сходить с ума.

— Михель… По-моему, теперь я сумасшедший. Или у тебя действительно просветление?

— Я нормальный, Никита Глебович, — с улыбкой прошепелявил тот.

— А я какой, по-твоему?

— Тоже нормальный. Поэтому нужно поговорить по-мужски.

— По-мужски?!

— Да, по-мужски.

— По-моему, теперь я сумасшедший, — Гончаров потянулся за пачкой папирос. — Что тебе от меня нужно?

— Я убил поляка. Помните? После убийства ко мне вернулся разум.

— Бред.

— Я говорю правду.

— Как это возможно?

— Не знаю. Веление Господа.

Поручик выпустил густое облако дыма, жестко загасил окурок в пепельнице.

— Я сейчас вызову конвоира, и тебя засадят в карцер!.. Как симулянта!

— Не успеете, — спокойно ответил Блювштейн. — Я убью вас. И останусь дурачком. Это будет третье мое убийство.

Никита ухмыльнулся, раздавил окурок в пепельнице.

— Идиот. Сумасшедший. Верно?

— Я отец девушки, которую вы обесчестили. Она ждет ребенка.

— Знаю.

— Вы так спокойно об этом говорите?

— А почему я должен волноваться?.. Я рад, что она беременна. Это наше общее решение.

— Вы хотите, чтобы она родила здесь?

— Не уверен. Не исключено, что я отправлю ее на материк. В Санкт-Петербург.

— Одну?

— Пока не решил.

— Она каторжанка. Вряд ли ей позволят покинуть Сахалин.

— Оп-па! Любопытный поворот. — Никита Глебович встал, сделал пару шагов по комнате, с иронией спросил: — Вы желаете составить ей компанию?

— Вместе с матерью, — сумасшедший снова улыбнулся, обнаружив почти беззубый рот. — С Соней.

— То есть я должен устроить вам побег?

— Да, побег. Возможно, даже вместе с вами.

— Но я пока не каторжанин!

— Пока… Как только вы пожелаете решить судьбу Михелины, вас непременно отдадут под суд.

Гончаров остановился напротив сумасшедшего, некоторое время разглядывал его, заметил:

— Да, вы, сударь, действительно не сумасшедший, — направился к двери, толкнул ее. — Свободны!

Михель медленно поднялся, подошел к поручику, потянул дверь на себя, чтобы надзиратель не слышал разговора.

— Запомните, поручик… Я сумасшедший! Был им и остаюсь! Для каторжан, для поселенцев, для вас! Божий человек!.. А с божьего человека взятки гладки. Запомните это! — толкнул дверь и скрылся в полутьме коридора.

Сонька снова торговала в квасной лавке и ничуть не удивилась, когда сюда заявилась Михелина и опустилась на лавку. Она отпустила мужика с бутылью кваса, присела рядом.

— Это ты посоветовала Михелю явиться к Никите? — раздраженно спросила дочь.

— Я.

— Зачем?

— Чтобы поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Как твой отец.

— Он почти все сломал!

— Что именно?

— Доверие, уважение… любовь, в конце концов!

— Какая же это любовь, если так легко ломается?! А доверие и уважение?.. Откуда они у графа к воровкам?

— Он любит меня! — выкрикнула Миха, смазав слезы с лица.

— Вот пусть и докажет свою любовь делом.

— Каким делом?

— Михель ему все объяснил. Или господин начальник ничего тебе не поведал?

— Он угрожал ему!

— А как по-другому?.. Он твой отец.

— Никита не может устроить побег сразу троим! Он сам загремит на каторгу!

Сонька снисходительно усмехнулась.

— Тебе он может устроить?

— Не знаю!.. Будет стараться!

— Вот и пусть постарается сразу для всех — для тебя, для твоей матери и отца. Какая ему разница, за скольких каторжан отбывать каторгу?.. Или ты готова бежать, оставив здесь самых близких людей? Способна драпануть, зная, что здесь подохнет твоя мать?

— Конечно нет.

— Вот ты на все и ответила. Вытри сопли и успокойся.

Мать фартуком прошлась по ее лицу, дочка прижалась к ней, и некоторое время они молчали.

— А что же делать, Сонь?

— Прежде всего береги нервы. Это может сказаться на ребенке. — Мать зачерпнула из кадушки кружку кваса, отпила сама, дала дочке. — Он-то понимает, что тебе рожать здесь нельзя?

— Конечно понимает.

— И что?

— Сказала же, будет стараться отправить меня ближайшим пароходом.

— Это пособничество в побеге, дочка.

— Его могут судить?

— По полной. Могут и пожизненную впаять.

Михелина посидела в раздумье, допила квас.

— А сколько месяцев добираться до Одессы?

— Почти полгода.

— А если я рожу прямо на пароходе?

— Воля Божья. Но лучше, чтобы все было по-людски.

С треском открылась дверь, и в лавку ввалились двое «вольных» — мужик и баба. Мужик заорал:

— Сонька, зараза!.. Угощай измученный народишко!.. Все изнутри почернело!.. Дымится, Соня!

Воровка поцеловала дочку в лоб и принялась наливать «измученному народишку».

Князь Андрей находился в приемной великого князя. Сидеть на диванчике, выставив ногу с протезом, было весьма неудобно, поэтому приходилось с раздражением менять положение, временами подниматься, поглядывать на часы и снова садиться.

Наконец из высокой позолоченной двери вышел помощник великого князя, поставленным голосом спросил:

— Князь Андрей Ямской? Его высокопревосходительство ждут вас.

— Благодарю.