Сонька. Конец легенды

— Уважать — это значит не замечать. А любить — это думать, каждую секунду сходить с ума! И я, Катенька, схожу. Каждый день, каждый час, каждую секунду.

В дверь вдруг раздался несильный стук, обе замолчали. Табба подала знак девушке, та довольно громко спросила:

— Кто здесь?

— Анастасия, — послышался из-за двери голос. — Мадемуазель уже спит?

— Да, уже более часа.

— А мне показалось, что кто-то в комнате разговаривает. И довольно громко.

— Нет, нет… Это я читала молитву.

— Ладно, тогда завтра.

— Что-то срочное?

— До завтра терпит.

Раздался звук удаляющихся шагов, актриса с кривой ухмылкой произнесла:

— Наверняка желала отчитать, чтоб не орали. — Она зацепилась за воротничок прислуги, зашептала: — Нас здесь все ненавидят! Надо сматываться! Куда угодно, только не здесь! И чем быстрее, тем лучше. Устала, надоело, боюсь…

На Петропавловской крепости пробило полночь.

Табба привела себя в надлежащий вид только к одиннадцати дня, и когда вышла из спальни, увидела, что ей навстречу направляется княжна.

Анастасия бросила взгляд на слегка припухшее лицо актрисы, поинтересовалась:

— Неважно себя чувствуете?

— Заметно?

— Слегка.

— Наверное, мигрень.

— Вы в состоянии уделить мне полчаса? Мне важно с вами посоветоваться.

— Разумеется. Распоряжусь только, чтоб Филипп принес мне чашку кофию.

— Я сама. — Княжна ударила в ладоши, крикнула: — Филипп!

Дворецкий возник немедленно, будто специально стоял за дверью.

— Слушаюсь, госпожа.

— Кофий мадемуазель!

Филипп удалился, девушки уселись на диван в каминной комнате. Анастасия с сочувственной улыбкой поинтересовалась:

— Может, велеть принести порошок?

— Само пройдет, — слабо усмехнулась Табба, положила руку на колено княжны. — Простите, что доставляю вам столько хлопот.

— Это пустое. — Та помолчала, решая, с чего начать. — Вы часто вспоминаете мать и сестру?

— Странный вопрос, княжна.

— Ничего странного. Мне важен ваш искренний ответ.

Дворецкий принес поднос с кофейным набором, откланялся и бесшумно удалился. Табба налила чашку, сделала пару глотков.

— С ними что-то случилось?

— Нет, разговор не об этом. Вы ведь любите их?

— Я все же не понимаю смысла ваших вопросов.

— Сейчас поймете… Неужели вам не хотелось бы их увидеть?

— Хотелось бы. А временами очень… Особенно когда тоска.

— А вы бы могли отправиться на Сахалин?

— Шутите?

— Вполне серьезно, сударыня.

— Странно… И вы ждете откровенного ответа?

— Да.

Актриса подумала, пожала плечами.

— Думаю, вряд ли. Во-первых, не вижу целесообразия. А во-вторых, полгода на пароходе… Нет, это выше моих сил.

Анастасия с торжественным злорадством посмотрела на нее.

— А вот князь Андрей видит целесообразие.

Табба на миг даже притихла.

— Простите, не поняла.

— Он намерен отправиться на Сахалин, чтобы встретиться с Михелиной.

— Он в своем уме?

— Сомневаюсь.

Бывшая прима на какое-то время замолчала, даже забыв про мигрень и кофе, наконец не без удивления произнесла:

— Вы хотите, чтобы я поговорила с ним?

— Это бесполезно. По этому вопросу его принимал даже великий князь. Но он стоит на своем. — Анастасия налила себе кофе, сделала совсем крохотный глоток. — Я бы просила вас отправиться в Одессу.

— Меня в Одессу? Зачем?

— Вместе с Андреем.

— Теперь я вообще ничего не понимаю.

— Сейчас поймете. — Княжна подсела поближе. — Пароход на Сахалин отправляется из Одессы. Неплохо было бы договориться с капитаном, дать ему достаточно денег, и Михелина обратным рейсом могла бы вернуться сюда.

— Но почему этим должна заниматься я?

— Андрей не совсем здоров. Он совершенно не приспособлен к жизни. И было бы неплохо, если бы вы помогли ему. Если вы этого не сделаете, мы можем просто потерять его.

— Но вы ведь знаете о моем отношении к князю? — усмехнулась Табба.

— Знаю. И считаю, что это тоже в пользу. В процессе поездки вы узнаете друг друга ближе, и в итоге либо что-то случится между вами, либо вы расстанетесь навсегда. Возможно, даже как друзья.

Табба поднялась, с натянутой светской улыбкой заявила:

— Я не сказала — да. У меня есть своя жизнь, свои дела, свои проблемы, которые предстоит решить. Простите… — и с подчеркнутым достоинством вышла из каминной комнаты.

В загородном конспиративном доме совещались трое: Ефим Губский, Беловольский и барон Александр Красинский. В комнате было довольно накурено, отчего Губский кашлял еще чаще, но никому курить не запрещал, потому как сам не мог отказаться от этой дурной привычки.

— Девица презанятна, — восторженно докладывал Красинский. — Артистична, умна, легка, подвижна — просто божий для нас подарок.

— Неужели никто из былых ее воздыхателей не признал ее? — усомнился Беловольский.

— Абсолютно! Более того, директор театра настоятельно пытался уговорить мадемуазель выйти на сцену! Он просто влюбился в нее!

— Вот и отлично. — Губский, глуша платком кашель, поднялся из-за стола, прошелся по скрипучим половицам. — Если она так талантлива, смела, решительна, будем ее готовить к покушению на генерал-губернатора.

— Вопрос о покушении решен? — вскинул брови Беловольский.

— Да, центральный комитет принял решение.