Сонька. Продолжение легенды

Михелина прикрыла глаза, приготовилась. Шпик отбросил папиросу, оглянулся на дверь, осторожно взял девушку за лицо и приблизил свои губы к ее.

Она вдруг оттолкнула его, прошептала:

— Подождите! Я взгляну, чем занимается маменька! Я сейчас!

Михелина оставила обескураженного молодого человека, выскользнула из тамбура. Пробежала по вагонному коридору, влетела в купе.

— Сейчас будет целовать! Можно идти!

— Не рано?

— В самый раз. Я даже закурила по такому поводу!

— Больше не смей!

— Не буду. Противно.

— Поставь его спиной к наружной двери.

— Зачем?

— Надо.

Дочка выскочила из купе, бросилась по коридору, плотно прикрыла за собой дверь тамбура. Взяла шпика за плечи, подвела спиной к наружной двери, произнесла:

— Спит. Целуйте!

Тот немедленно обнял ее, стал покрывать поцелуями шею, плечи, лицо. Михелина страстно прижалась к нему, ловко выдернув из его галстука золотую заколку.

— Боже, какое счастье… какая прелесть, — бормотал шпик. Он почти добрался до губ девушки, как дверь вдруг открылась и в тамбуре появилась Сонька.

От неожиданности она даже отступила на шаг.

— Это что такое? Молодой человек, что вы себе позволяете?

Антон оттолкнул девушку, с испугом пробормотал:

— Они сами пожелали, мадам.

Воровка с ходу съездила дочке по лицу, приказала:

— Пошла вон, в купе, шлюха!

— За что, мама?

— Пошла вон!

Девушка, держась за щеку и всхлипывая, покинула тамбур. Сонька подошла к шпику поближе.

— Вы знаете, что моя дочь несовершеннолетняя?

— Я этого не знал.

— Ей всего лишь четырнадцать лет.

Антон со злостью смотрел на нее.

— Решили подставить?

— На первой же станции я заявлю на вас в полицию, и вас будут судить за растление!

— На первой же станции я сдам вас жандармам, и вас будут судить за все преступления, которые вы совершили! Считайте, что я арестовываю вас!

— По какому праву?

— По праву сыскного отделения департамента полиции! — Шпик отвернул лацкан пиджака, показал воровке свой номерной знак. — Марш в купе, и не сметь покидать его без моего ведома!

И в этот момент Сонька сильно ударила его ногой в живот. От такого толчка дверь вагона распахнулась, и шпик едва не вывалился из вагона. Однако успел зацепиться за край двери, стал подтягиваться внутрь.

Воровка ринулась к нему, навалилась всем телом, стала отдирать его пальцы от двери, давить пальцами на глаза.

В какой-то момент шпик не удержался, разжал руки и на полном ходу поезда рухнул вниз.

Сонька видела, как он скатился по насыпи, как потом попытался подняться, даже пробежать, но, похоже, сломал ногу и потому остался лежать.

Воровка закрыла дверь, вернулась в купе.

Дочка сидела на полке, с улыбкой смотрела на мать. Лицо ее горело. Та обняла ее, поцеловала.

— Прости меня.

— Нормально, — отмахнулась Михелина. — Издержки профессии!

Она раскрыла ладошку, показала матери галстучную заколку шпика.

— Успела дернуть? — удивилась та.

— Миха — золотые ручки.

Она обняла Соньку, и они обе стали с удовольствием смеяться над случившимся.

Поезд мчался дальше.

Табба пришла в церковь в привычное для себя время — затемно, когда уже никого не было. Дверь оказалась открытой, девушка подошла к алтарю, и служка, протиравшая подсвечники, довольно грубо крикнула:

— Чего надобно?

— Батюшку отца Иллариона, — ответила прима.

— Служба закончилась, завтра приходи.

— Мне очень нужно.

— Завтра, сказала!

В это время из алтарных ворот вышел батюшка, направился к нищенке.

— Чего желаешь, раба Божья?

Она подошла, приложилась к его руке.

— Покаяться, батюшка.

Он повнимательнее взглянул на нее, от неожиданности даже ужаснулся:

— Это вы?

— Я, батюшка.

— Господи, Боже мой, — он перекрестил ее. — Что же с вами такое приключилось?

— Не знаю. Наверное, проклятие.

— Проклятие? — удивился священник и снова перекрестил артистку. — Не навлекайте на себя словами страшный грех. — Отвел ее поближе к иконе Спасителя. — Кто же вас мог проклясть?

— Сама себя.

— Вы совершили грех?

— Помните, я отреклась от матери.

— Это страшный грех. Мать жива?

— Не знаю. Надеюсь, жива.

— Если жива, надо прийти к ней и покаяться.

— Я не знаю, где ее искать.

— Молитесь, и Господь поможет.

— Молилась, не помогает.

— Так не бывает. Если человек страстно ищет покаяния, помощь обязательно придет к нему.

Табба стала плакать.

— Мне страшно жить, батюшка. Я хочу уйти из этого света.

— Гоните от себя подобные мысли. Живите только надеждой, и Бог поможет вам. — Он накрыл голову девушки епитрахильей и стал читать молитву.

Польша. Местечко Повонзки

Родовое местечко Повонзки за эти годы мало изменилось. Разве что стало меньше еврейского народа на улицах, да кое-где виднелись сожженные, с черными дымарями хаты.

Повозка, привезшая Соньку и Михелину, подкатила к хате Евдокии. Она была заметно обновлена, забор стоял свежий, крыша вместо соломы была перекрыта железом. Извозчик подошел к крепким воротам, постучал по ним батогом.

— Эй, живой кто есть?

Вскоре дверь хаты со скрипом открылась и во дворе показался полный, неторопливый мужик. Подошел к воротам, облокотился на них.

— Чего пан хотел?

— Привез двух панночек, хотят видеть кого-нибудь из этой хаты, — ответил кучер.

— Что за панночки?