Сонька Золотая Ручка(Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль)

Теперь Масальский мог беспрепятственно навещать свою возлюбленную в любое время дня и ночи.

Как-то Масальский пожаловался Софье Владиславовне на то, что ее отец, разбогатевший старик Блювштейн, угрожает предъявить ко взысканию вексель на тысячу рублей, хотя штабс-капитан исправно выплачивал ему ежегодно двести рублей процентов.

— А, кстати, скажи мне, — неожиданно обратилась к нему Сопя, — почему ты не женился на твоей богатой помещице?

Масальский, застигнутый врасплох, стал путаться и понес всякие небылицы.

— Нет, тут что-то неладно, — заявила Соня. — Выкладывай правду.

И тогда штабс-капитан признался, что, не дожидаясь свадьбы, вошел в интимные отношения с дочерью помещика. Прислуга предала влюбленную парочку. Их подкараулили ночью. Вышел необычайный скандал. Старик выгнал из дома дочь. Та отправилась к знакомой, добыла у нее мышьяку и отравилась.

— На меня эта смерть подействовала угнетающим образом, — томно признался Масальский. Как бы в подтверждение на глазах у него навернулись слезы.

— И все твои планы рухнули?

— Мало того, что рухнули, я был настолько дискредитирован в глазах местной аристократии, что поневоле поторопился перевестись в Варшаву. К счастью, мой полк перевели целиком, и я наконец избавился от косых взглядов, которые меня преследовали в Шклове.

Софья Владиславовна задумалась. Она постигла своим практическим умом, что Масальский — пройдоха, и домогался он не любимой женщины, а денег. И тогда она решила не показывать вида, что является обладательницей крупного капитала.

— А знаешь, я скоро сама отравлюсь. Деньги у меня на исходе. И остается только одно из двух: либо выйти за тебя замуж, либо пойти на содержание.

— И ты это мне говоришь так спокойно?

— А как же? Ты молчишь, о свадьбе ни слова. Нашел дуру-девчонку и теперь умываешь руки.

— Да пойми ты, я как офицер гвардейского полка не имею права на брак с бедной девушкой.

— А если бы у меня были крупные деньги? — лукаво поглядывая на Масальского, спросила Софья Владиславовна. В голове штабс-капитана блеснула мысль: «Как знать, быть может, у Соньки действительно остался капитал?». Он вспомнил эпизод с тридцатью тысячами франков и задумался. Сейчас он находился в затруднительном материальном положении, но перспектива жениться хотя и на крещеной, но еврейке, ему, польскому аристократу, не улыбалась.

— Это ничего бы не изменило, — заметил он после некоторой паузы. — Мне пришлось бы выйти из полка, перевестись в другой полк где-нибудь в российском захолустье. Или же идти служить в полицию. Ни то, ни другое меня не устраивает.

— Вот как! — воскликнула Блювштейн. — Ты и не собирался жениться! Зачем же ты клялся мне в вечной любви, целовал мне руки и ноги, называл меня Венерой, унижался, пресмыкался, выполнял все мои капризы?!

Масальский растерялся.

Вдруг раздался жуткий хохот. В первый момент Масальский решил, что Сонька смеется над ним и нахмурил тонкие брови, но вскоре он убедился, что это не простой приступ смеха, а истерический припадок.

С нечеловеческим криком она упала на диван, тело ее начало конвульсивно вздрагивать.

— Соня, милая, дорогая моя, успокойся! — кричал Масальский.

Он суетился, бегал по комнате, искал графин с водой, падал на колени перед диваном, целовал руки и судорожно вздрагивающее тело.

Пришлось вызвать врача.

Под влиянием валерьянки и холодных компрессов Софья Владиславовна пришла в себя. Она увидела у ног своих растроганного Масальского, и лицо ее скривилось в презрительную улыбку.

— Уйдите, ради всего святого, уйдите. Я не хочу вас видеть.

Сколько ни умолял Масальский, ее решение было бесповоротным.

В конце концов, Масальский с обиженной миной стал искать фуражку и вышел в коридор.

Когда, наконец, за ним захлопнулась дверь и Софья Владиславовна услышала удаляющиеся шаги, в ее душе произошел переворот. Она вскочила и бросилась к двери. Но какая-то внутренняя сила ее удержала. Она подошла к окну, выглянула на улицу и увидела стройную фигуру уходящего штабс-капитана.

Он шел твердой поступью, и ничто в нем не выражало какого-нибудь угнетения или страдания.

— Да, он меня не любит, — решила Сонька и снова зарыдала.

Но это были тихие слезы, имеющие своим началом самое сердце. Эти тихие слезы стоили ей если не всей, то доброй половины ее нравственной жизни. В эти слезы вылились все ее упования и надежды на лучезарное будущее, с которым ее связывала мечта о возлюбленном. Но струны порвались, и она чувствовала себя одинокой и заброшенной, как никогда. И тут ее охватила злоба ко всему миру.

— Теперь для меня не существует любви. Буду их грабить, этих злодеев-мужчин. Пусть они дорого платят за мои ласки.

К вечеру она собрала вещи и поехала на вокзал. Софья Владиславовна направилась в Берлин. Там она надеялась обновить туалет и приехать в Париж элегантной дамой.

Глава IV ПЕРВАЯ БЕРЛИНСКАЯ ПРОДЕЛКА

Поезд в Берлин пришел рано утром. Город еще спал. Открыты были только кафе на Фридрихштрассе.