Соотношение сил

– Да, верно, – кивнул Тибо, – но как вы сами справедливо заметили, Гейзенберг и Вайцзеккер тоже не ядерщики. Физика огромная наука, в ней множество разных областей, и далеко не все они связаны с производством бомбы. Радиофизика тут вообще ни при чем. Но участие Брахта дало бы проекту значительно больше, чем участие Гейзенберга, потому что для бомбы прежде всего нужны мозги экспериментатора. Брахт отличный экспериментатор. Школа Резерфорда. Чем меньше таких мозгов в проекте, тем меньше шансов на успех.

Тибо дотошно изучал научные биографии всех далемских профессоров, знал о Брахте достаточно много. Ося фальшиво зевнул, прикрыв рот ладонью, и с иронической усмешкой спросил:

– Сколько лет Брахту?

– Чуть за шестьдесят. А что?

– К такому солидному возрасту ни одного открытия, ни одного изобретения. Вряд ли Далем много потерял, лишившись профессора Брахта. Вот Мейтнер – другое дело. Тут я согласен.

Судя по выражению лица Тибо, провокация сработала. Глупость, да еще выданная таким вяло-высокомерным тоном, не оставила бельгийца равнодушным.

Тибо покачал головой, произнес с издевательским пафосом:

– Он согласен! Он прочитал десяток брошюр и газетных вырезок, поболтал с Вайцзеккером и с Мейтнер, и теперь он крупный специалист, может с ходу оценить потенциал любого ученого.

Именно этого Ося добивался: возмущенный Тибо должен осадить наглеца, объяснить зарвавшемуся невежде, кто такой Вернер Брахт.

– Простите, Рене, мне кажется, говорить о потенциале, когда человеку за шестьдесят, по меньшей мере странно. – Ося пожал плечами и добавил с ухмылкой: – Впрочем, может я ошибаюсь.

– Джованни, это не ошибка, это глупость. – Тибо хмуро взглянул на него. – При чем здесь возраст? Мейтнер свое открытие сделала в пятьдесят девять.

– Сдаюсь. – Ося вздохнул. – Конечно, глупость. Но об открытиях Брахта я ничего не знаю, понятия не имею, чем он вообще занимается.

Тибо снял очки, покрутил, опять водрузил на нос и взглянул на Осю сквозь линзы печальными, увеличенными глазами.

– Понятия не имеете, а судить беретесь, да еще так уверенно. – Он сдвинул дужку, почесал переносицу. – К вашему сведению, профессор Брахт занимается вынужденными излучениями, работает над созданием прибора, способного собрать потоки фотонов в единый пучок. Теорию вынужденных излучений сформулировал Эйнштейн, лет двадцать назад. Сначала она многих привлекала, но проверить экспериментально не удалось никому, и в конце концов тему закрыли. Эксперименты с вынужденными излучениями просто вышли из моды. Теоретически возможно, практически неосуществимо.

– Так же неосуществимо, как расщепление ядра урана до декабря тридцать восьмого? – осторожно уточнил Ося.

Тибо задумался, пожал плечами:

– Я бы не рискнул сравнивать, хотя в этом что-то есть…

– Надеюсь, вынужденные излучения не станут еще одним оружием чудовищной разрушительной силы в руках Гитлера?

– Не волнуйтесь, они вряд ли смогут конкурировать с урановой бомбой, тем более об успехах Брахта пока ничего не известно. – Бельгиец окончательно остыл, добродушно улыбнулся и потрепал Осю по плечу. – Но это вовсе не значит, что Брахт пустое место. Просто задачу себе поставил фантастически сложную и непопулярную в научных кругах.

– Неужели никто, кроме него, не пытается ее решить? – осторожно спросил Ося.

– Есть еще советский радиофизик Марк Мазур, много лет они с Брахтом работали вместе. – Тибо наморщил лоб. – Кстати, любопытно, что стало с Мазуром? Давно о нем не слышно. Последняя их совместная публикация вышла в «Нейчур», году в тридцать четвертом. – Он задумался, помолчал, потом взглянул на Осю и подмигнул: – Впрочем, в круг интересующих нас лиц Мазур, слава богу, не входит.

– Рене, как вам кажется, а русские способны начать работы с ураном? – внезапно спросил Ося.

Вопрос давно вертелся на языке. Надоело барахтаться в собственных догадках и подозрениях. Для всего мира урановая бомба Сталина стала бы не меньшим кошмаром, чем бомба Гитлера, но для Оси сталинская бомба оказалась бы еще и личной моральной катастрофой. Если в СССР работы идут, послание доктора Штерна означает, что он, Ося Кац, вообще ни черта не понимает в людях. Добрейший, милейший Штерн использует его вслепую, как пешку, в очень грязной игре. На фоне всеобщей катастрофы, разумеется, мелочь, песчинка, но не думать об этом невозможно.

Точного ответа не мог дать никто. Просто хотелось взглянуть на проблему со стороны, умными, проницательными глазами Тибо.

– Русские? – Бельгиец помолчал, посопел, почесал переносицу, наконец задумчиво произнес: – Толковых ученых там достаточно. Капица, Иоффе, Мандельштам, Семенов, да тот же Мазур. Урановые месторождения наверняка имеются в избытке. Теоретически есть все необходимое, но практически… Не знаю, мне сложно представить. Чтобы работы развернулись, кто-то должен убедить Сталина в их целесообразности.

– Гитлера убедили.