— Рассказывают, что он собирается фактически уравнять в правах вольноотпущенников и римских граждан, — ответил Милон. — Но это, кажется, не тайна.
— Я о другом. Ты что-нибудь знаешь о консилии?
Милон замялся:
— В первый раз слышу. А что это такое?
— Ха! — Помпей погрозил кому-то. Видимо — Клодию. — Новая выдумка Бешеного. Он хочет отменить народное собрание и устроить выборы в свой консилий по всей Республике. От каждой общины — определенное число граждан. Консилий будет собираться в комициальные дни[157]
и решать все вопросы, которые прежде решало народное собрание.— Погоди! Что ж это такое? А сенат?
— Вот именно, сенат! — Помпей вскинул руки к потолку. Этот жест он позаимствовал у Цицерона. — Сенат будет растоптан! Бешеный уничтожит оптиматов, уничтожит!
— Комиции не примут подобный закон.
— Не примут? Очень даже примут. Гай Клодий, клиент Бешеного, проболтался Феофану из Митилен, что Клодий по всей Италии готовит своих сторонников — чтобы они прибыли в Город и проголосовали за его консилий. Этрурия уже вся на его стороне. Ты должен не пропустить этого человека в преторы.
— А как же ваша амицития? Как же соглашение между тобой, Клодием и Цезарем?
— Соглашения давно уже нет. К тому же, я уверен, консилий Цезарю тоже не понравится.
— Клодия надо остановить. — Милон выразительно глянул на Помпея. — Но боюсь, что на выборах его никак не завалить. Пусть одна половина оптиматов его ненавидит, но с другой половиной он в родстве. Палатинская триба — вся его. Коллегии, в большинстве, тоже. Пролетарии его носят на руках, теперь и среди провинциалов у него немало сторонников. И я уверен, если Гипсей и Метелл Сципион станут консулами, эти бесцветные личности будут все начинания Клодия поддерживать.
— Хорошо! — воскликнул раздраженно Помпей — сразу видно, решение далось ему непросто. — Я не буду поддерживать Метелла Сципиона. Ты станешь консулом.
Милон пожал плечами:
— Это не решит проблему. Завтра Бешеный устроит новые игры.
Помпей вновь заколебался. Он был, как старый конь, который никогда прежде не брал такой высоты, а упрямый ездок бил его пятками и гнал перепрыгнуть. Ну же!
И Великий решился:
— Убей его! Тогда убей его! Возьми и убей! Все! Хватит! Его сатурналии кончились! — выкрикнул он, как команду легиону.
— Ладно… — проговорил задумчиво Милон. — Но кто меня прикроет, когда я его зарежу? Многочисленные Клавдии тут же потянут меня в суд.
— Его брат Аппий только что отбыл в Киликию как проконсул управлять провинцией, его племянники — глупые щенки, которые только-только пробуют зубы на форуме. Тебя всегда защитит Цицерон.
— О, конечно… Вот только…
— Но мы должны все устроить, как должно.
— Что — как должно? Убийство? — не понял Милон.
— Все должно выглядеть так, будто Клодий напал на тебя, а ты защищался. Его нетрудно будет подловить, клянусь Геркулесом!
Милон задумался. Он не ожидал, что Великий может предложить такое.
— Нужно, чтобы кто-то из доверенных людей Клодия нам помог… Постой! Ведь этот Гай Клодий, который проболтался насчет консилия, теперь у нас в руках. Так? Если он не хочет, чтобы о его промашке стало известно патрону, он нам поможет, а несколько тысяч сестерциев и вовсе сделают его усердным. — Тонкие губы Милона раздвинулись в змеиной усмешке.
— Мы делаем это во благо Республики, и, кто нас не поддержит, тот враг народа,[158]
— прошептал Помпей.Интермедия
СНОВА АППИЕВА ДОРОГА
18 января 52 года до н. э
11-й час дня
I
Зосим сидел на корточках подле патрона. От большой потери крови движения Клодия сделались вялыми, и руки поднимались как-то нехотя, и даже дышал он с трудом и видел смутно — особенно в густой известковой пыли, что окутала все помещение таверны.
— Дай-ка сюда его плащ и тунику, — сказал Полибий.
— Что? — не понял Зосим.
— Его плащ и тунику. Я надену, они примут меня за хозяина. Я отвлеку скотов, а ты уводи Клодия.
— Полибий, ты не похож на Клодия.
— Ерунда! Роста мы почти одного с ним, цвет волос — тот же. Главное — одежда. Если я накину плащ, все бросятся на меня — в первый миг. Не бойся, я не поддамся, — хмыкнул гладиатор. — Я покажу Милоновым скотам, как надо сражаться. Давай, не подведи, Зосим!
От удара дверь треснула, и содрогнулась вся таверна. Вновь посыпалась известь. Стало почти ничего не видно.
— Скорее! — Зосим закинул руку раненого патрона себе на плечо. — Уходим!
Дверь уже трещала — доски выламывались одна за другой, и три полосы света, будто чьи-то огромные пальцы, протянулись в таверну.