Соперник Цезаря

Утром Клодий заглянул в спальню сынишки. Розовая головенка в ворохе белых тряпок. Клодий погладил крошечные пальчики, что неведомо как протиснулись меж пеленок. Упрямец, сразу видно. Интересно, что ему снится? Верно, зеленые, красные и синие пятна, и наискось — белые полоски: струйки сладкого женского молока, льющиеся в его раскрытый ротик, — недаром он так сладко чмокает во сне.

Кормилица дремлет подле; на шерстяной тунике — влажные пятна. Надо поскорее отвести мальчишку в Альбанскую усадьбу — подальше от здешней низины и опасных лихорадок. Вот только сам Клодий не может ехать — не положено народному трибуну уезжать из Города. Дел — не продохнуть. Клодий должен держать сенат в узде, Помпея — подальше от сената, народное собрание — послушным своей воле.

Вчера на заседании коллегии улицы Аргилет Полибий и Зосим поймали двух подозрительных типов, которые пытались всучить взятку руководителю коллегии. Эти двое швырнули деньги собравшимся и удрали. Кто они, зачем приходили и в пользу кого подкупали — неизвестно. Но все это очень не нравилось народному трибуну.

Малыш заплакал. Клодий вынул его из люльки и прижал к себе. И сразу вспомнил тот миг, как спеленатый крошечный кулек положили на пол у его ног. По обычаю он должен был поднять сына в знак того, что признает ребенка своим. На девятый день малышу дали имя. Как отцу — Публий.

Что ж ты плачешь, маленький Публий? Может быть, тебя мучают сомнения? Ты раскаиваешься, что пришел в этот мир? Ты боишься? Да, грядут не самые лучшие времена. Многие чувствуют дыхание грозы, но не знают, как ее отвратить. Каких богов умилостивить, какие жертвы принести, где укрыться? О бессмертные боги, подайте глупым смертным знак… Мы все ждем, разве вы не видите?

II

— Что удалось разведать? — спросил Клодий, откладывая памфлет Цицерона. В третий или четвертый раз перечитывал, и каждый раз в груди поднималась волна глухой ярости. — Так что ты узнал? Правду говорил мне братец Аппий?

— Правду, — подтвердил Зосим. — Помпей встречался с Бибулом.

— Если бы знать, что они обсуждали, — задумчиво проговорил Клодий. Но в доме Помпея у него не было осведомителей.

У Великого, можно сказать, зуд — как оптиматы его ни пинают, как ни гонят, он все равно хочет с ними дружить.

Тут занавеска таблина заколебалась, в щель просунулась голова Этруска:

— К тебе Квинт Цицерон, брат Марка.

— Зачем? — Клодий резко обернулся.

— Не сообщил. Но вид у него, как у побитой собаки.

— Ладно, пусть войдет. — Клодий спрятал памфлет среди папирусов на столе.

Одно из неудобств повелителя толпы: дом народного трибуна в любое время дня и ночи открыт для посетителей.

В прошлом полновластный властитель провинции, брат Марка Туллия Квинт Цицерон имел вид довольно жалкий. Повадкой он напоминал мелкого торговца, собрат которого погорел на крупной сделке, а сам он чудом уцелел.

— Что нужно? — не слишком любезно спросил Клодий.

— Недоразумение, все это недоразумение, — просительно, но одновременно с вызовом заявил Квинт Цицерон. — Брат не писал… Та речь, ну да, та речь… Понимаешь, мой брат ее не писал.

— О чем ты говоришь? — мастерски разыграл недоумение Клодий.

Квинт замялся.

— Речь против тебя и…

— Ааа! — изобразил прозрение Клодий. — Вот ты о чем? Эта грязная писулька — работа несравненного Цицерона? Неужели его слог может быть столь отвратительным? Дайка сюда! — Клодий указал Зосиму на стол, на котором лежали несколько свитков и с десяток разглаженных листов папируса. — Вон тот, крайний. — Зосим протянул папирус. — Этот памфлет, направленный против меня, оказывается, написан самим Марком Цицероном!

— Нет, нет, это не Марк. Кто-то хочет приписать ему эту речь. Но это не он. Хотя кое-кто думает, что он. Но сам посуди, разве Цицерон может писать так небрежно, так неровно, так…

— Да, сочинено фекально. Какой варварский слог! Но одно меня смущает… Эти выражения: «муж Клаудиллы», «жрец Доброй богини», «гладиатор», — чтото они мне знакомы. Где-то я их уже встречал, вот только не припомню — где. — Клодий изобразил глубокую задумчивость. — Понимаешь, я встречал их у Цицерона. Да, да у Марка Туллия Цицерона. А что этот памфлет написан отвратительно, не отрицаю. Пожалуй, автору стоило больше работать с текстом.

— Да нет же! — Квинт заголосил совершенно неприлично. — Это не Марк.

— Я верю, — сказал Клодий мягким, сочувственным голосом и положил руку на плечо бывшему наместнику Азии. — Я всем говорил, что не может Цицерон так плохо писать. Ведь не может? — Квинт старательно разглядывал носки своих красных сенаторских башмаков. — Ну и отлично. Зачем волноваться? Я понимаю, что ты за брата переживаешь. За себя переживаешь. За Республику переживаешь. Переживаешь за Республику? А? — крикнул он чуть ли не в ухо Квинту и расхохотался.

— Переживаю, — вздохнул Квинт.

— Вот что ты мне скажи, — Клодий откинул назад свои каштановые кудри, чуть более длинные, чем полагалось носить римлянину, — если тебе придется выбирать между Цезарем и Помпеем, кого ты выберешь?

— В каком смысле? — не понял Квинт.

— В самом прямом.

— Помпея…

— Почему?

— Великий обещал…