Соперник Цезаря

Клодий ринулся в атаку. Звериными зубами клацнули мечи, кто-то взвыл от боли, кто-то захрипел, Зосим заорал от ярости, всаживая меч в плоть противника. Перед Клодием мелькнуло чье-то лицо, красное и влажное от пота, оскаленные зубы, повисшая на кончике носа мутная капля, трясущиеся от ярости синеватые бритые щеки. Клодий палкой отбил удар и тут же всадил клинок в живот краснорожему. Тот стал заваливаться на него, Клодий едва успел выдернуть меч и прикрыться телом умирающего от нового удара. Затем использовал убитого как таран — швырнул вперед, опрокинул противника и по телам обоих, как по мосту, ринулся в атаку. Меч его жалил, не убивая уже, но уродуя. А с фланга на Милоновых гладиаторов наседала коллегия с улицы Аргилет. Строй противника лопнул гнилой нитью, открылась дорога к ораторской трибуне. Здоровяк-гладиатор, нелепо прыгая на одной ноге, отступал. Бросив меч, он пытался зажать рану на бедре, но кровь била из-под пальцев струей. Кровь была повсюду — на лицах, на плащах и туниках, на мостовой. Долго придется отмывать форум.

Клодий почувствовал, как становится липкой туника на правом плече, и ощутил саднящую боль — он тоже был ранен, но, кажется, легко. Этого никто не должен видеть. Он, Клодий, — победитель. На нем может быть только чужая кровь.

Милон что-то приказал своим людям. Похоже, велел отступать.

— Эй, Тит Анний, как поживает твой друг Цицерон? — крикнул Клодий.

Народный трибун зашипел от злости, скинул тогу — под ней оказалась кольчуга — и кинулся на врага. Звон мечей, хрип в груди и вопль, похожий на всхлип. Ну как, Милон, нравится должность народного трибуна? Не языком нынче надо работать, а мечом. Вот удар, и вот еще! Отбивай! А такой? По левой руке Милона побежала алая струйка. Еще удар — отобьешь? Меч Милона, описав дугу, со звоном упал на мостовую.

— Твои доводы не убедительны! — захохотал Клодий, отирая пот с лица.

Милон рванулся, поднял меч.

— Он хочет снова драться! А ну-ка, Зосим, надавай-ка ему по заднице хорошенько, чтобы знал, что с Клодием спорить бесполезно.

Но Милон не полез вновь в драку: башмачники оказались крепкими ребятами, и народный трибун решил удалиться и увести своих людей с форума. За ним бегом припустил раб, неся в охапке новенькую белую тогу народного трибуна. Подоспевший Зосим ухватил за край, рванул на себя, раб упал, тога перепачкалась о плиты мостовой. Раб вскочил, однако тогу господина не выпустил. Несколько мгновений Зосим и Милонов слуга кружили на месте, вырывая друг у друга тогу. Наконец вольноотпущенник разжал пальцы, и раб вновь растянулся на мостовой.

Что было дальше — Клодий не видел, он повернулся к ораторской трибуне. Толпа вновь прихлынула, но для Клодия оставили свободным проход к рострам. Несколько башмачников сдерживали напиравших сзади. На миг Клодию показалось, что он вновь народный трибун. Но он был теперь только сенатором — одним из шестисот.

— Эй, квириты! — крикнул он. — Вы так полюбили Милона, что позабыли, кто дал вам бесплатный хлеб!

— А где он, твой хлеб? — тут же отозвались несколько голосов.

— С хлебом плохо, — забормотал какой-то старик с орлиным носом и впалыми щеками, норовя ухватить бывшего народного трибуна за руку. — Есть нечего. Модий[116] пшеницы выдали лишь в прошлом году. А нынче ничего не дают.

По манерам и осанке в старике с первого взгляда угадывался военный, и не из простолюдинов, но многолетняя нищета скрутила его и смяла.

Клодий остановился — идти вдруг стало некуда и незачем. Проход к рострам тут же закрылся. Сенатора окружили.

— Хозяин отпустил меня на свободу, — рассказывал тощий парень с длинными светлыми волосами, свисающими вдоль впалых щек. Его никто не слушал, но он продолжал говорить, бубнил за спиной, как номенклатор. — Заставляет работать и денег не платит — говорит, хлеб нынче бесплатный должен раздаваться. Я в списках, а ничего получить не могу. Что ж такое?

— Мне тоже хозяин не платит почти. Два асса в Календы дал, говорит, больше нет у него. Сам столовое серебро купил.

Было почти не разобрать слов — все говорили разом, каждый о своем. Только одно звучало отчетливо и на все лады: «Хлеб!» Если бы Помпей поддержал Клодия, никаких бы проблем с хлебом не было. Но Помпей припас это поручение для себя, решив, что добавит себе этим величия.

Клодий отстегнул от пояса кошелек и стал раздавать остатки армянских денег, плата за побег царевича Тиграна, — быстро же они улетели. Всем дай, дай…

Сенатор рассовывал по грязным, заскорузлым ладоням по два, по четыре асса. Счастливцам попадался целый денарий. Уж коли руки грязны — бедняки настоящие — нет у них пары квадрантов сходить в термы, помыться.

— Ты обещал эти деньги гладиаторам, если будут хорошо драться! — напомнил Зосим.

— Подумаешь, деньги! Еще найду! — беспечно откликнулся Клодий. — К тому же дерутся эти новички фекально.

Квинт Цицерон все еще стоял на рострах и что-то говорил, время от времени повышая изрядно охрипший голос. Его не слушали — все столпились вокруг Клодия. Его теребили, ему кричали наперебой.

— Я только что женился, жена ждет ребенка, — бормотал светловолосый.