— Вот — протягиваю ничего не понимающему Максу. — Возвращаю обратно.
Он тут же вынимает руки из карманов, но футболку не забирает.
— Можешь оставить себе — говорит удивленно и переглядывается с Тиной. Ее выражение лица заметно меняется. Глаза искрят, она закусывает нижнюю губу.
— Ну, уж нет. В следующий раз одолжу другую — улыбаюсь своей самой милой улыбкой и буквально пихаю в его руку футболку, после чего невозмутимо удаляюсь.
Только сворачиваю за угол, как из горла вырывается сдерживаемый до этого всхлип.
Иду быстро, не разбирая, где лужи. Кроссовки намокли, носки тоже.
Слышу позади себя шаги и ускоряюсь.
— Томилина — Макс хватает меня за руку и прижимает к железной ограде своим телом. Дышим рвано, выпуская пар. Его губы на уровне моих глаз, и я больше не могу ни о чем думать. — Что за идиотский спектакль ты устроила?
Взгляд у Макса колючий.
— Просто так! — кричу ему в лицо, упираясь руками в грудь. — Отвали! — пытаюсь отодвинуть от себя.
— Не веди себя как дура! — сдерживает меня.
У него щеки румяные от холода и губы такие яркие. Невозможно красивый и не мой.
— Ненавижу! — завожусь еще сильнее. — Ты же сказал, у вас нет ничего! Зачем она к тебе притащилась? Неужели ты не видишь, что она тебя хочет!
— Но я ее не хочу, тебе этого недостаточно? Корсак и Тина помогли, когда мне некуда было идти, поэтому не гони на нее.
— Вот и защищай ее дальше! — толкаю его в грудь один раз, другой, пока Кетлер не встряхивает меня, точно тряпичную куклу.
— Ты же сама все испортила, так чего сейчас бесишься? — рычит на меня, еле сдерживая агрессию.
— Я же не думала, что ты так скоро новую девчонку найдешь! Как у тебя все легко, Кетлер! Она что тебя купила что ли, теперь отрабатываешь? С учебы тебя забирает, кормит... — Макс затыкает мне рот своей ладонью.
Кусаю его за ладонь, и Макс тут же убирает руку.
— Ты неадекватная, Томилина. Теперь точно все.
Он отпускает меня, сплевывает на землю, и, смерив уничижительным взглядом, уходит. Смотрю ему в спину не в силах с места сдвинуться.
— Был мажор, стал альфонсом! Растешь, Кетлер! — кричу вслед от бессилия, до конца сжигая мосты.
Макс неожиданно застывает на месте. Я часто дышу, чтобы унять слезы. Не сейчас. Не при нем.
А потом он быстро сокращает расстояние между нами, вновь прижимая своим телом к ограде.
— Достала — рычит и склоняется к губам.
Уворачиваюсь от поцелуя, сердце метается внутри грудной клетки, как загнанный зверь. Его губы едва касаются моих и скользят по щеке, оставляя след, опаляя ментоловым дыханием.
Он сильный, большой, и ладони у него горячие, когда зажимает в руках мое лицо.
— Ты измучила меня! — дергает голову вверх, заставляя смотреть себе в глаза. — Чего же ты хочешь?
Меня лихорадит, когда смотрю на него.
— Хочу, чтобы только моим был, сможешь? — сжимаю его куртку в кулаках, как за спасательный круг держусь, только бы не отпустил. — Или просто отвали и не подходи ко мне больше никогда.
Макс хлопает длинным ресницами.
— Ты совсем дурная, Томилина — и склоняется к губам.
Прикрываю глаза и больше не сопротивляюсь. Мы целуемся, лапая друг друга, будто не виделись целую вечность. У меня ноги подкашиваются, я в эйфории.
— Ну, и детки — ворчит проходящая мимо нас женщина. — Не смотри, Сонечка — говорит девчонке с огромными белыми бантами, которую ведет за руку.
Мы одновременно отстраняемся друг от друга, переглядываемся и дружно прыскаем. Макс прижимает меня к себе, и я утыкаюсь носом в его куртку, вдыхая, как наркоманка, такой невыносимо приятный запах.
— Пойдем в парк — предлагает Кетлер и, не дожидаясь ответа, тянет за собой в сторону главных ворот лицея.
В парке сыро и неуютно. Листва уже давно опала, трава пожухла. Но я иду за руку с Максом, и мне кажется, что мы в самом удивительном месте на свете. Берем по стаканчику капучино в мобильной кофейне и один на двоих пончик с малиновой начинкой. Садимся на спинку скамейки, потому что сиденье мокрое после дождя. Макс открывает контейнер с пончиком и передает мне.
У меня на губах застыла самая глупая улыбка. Забираю пончик, и не отрывая от него взгляда, откусываю, довольно мыча.
— Вкусно? — спрашивает, а сам уже тянется к моим губам, целует и отрывается, довольно щурясь. — Вкусно.
Хочется бросить все и затискать его прямо здесь посреди парка, но я держусь.
— Почему ты живешь у этого Корсака? — кошусь на него и отпиваю из стаканчика.
Меня ревность разрывает, никак не пойму, зачем ему жить там, где отирается эта девчонка.
— Я из дома ушел, квартиру отец тоже отжал. И, кстати, больше я у Корсака не живу, студию небольшую снял на окраине города.
— Почему ушел?
Макс смотрит то на стакан, то на меня.
— Отец настаивает, чтобы я поехал учиться в Кельн. Типа, если не соглашусь, лишит наследства. На шантаж пошел.
— А ты? — спрашиваю, а у самой сердце в пятки закатилось. Не знаю, смогу ли справиться с тем, что он может уехать.
— Я не поеду.
Облегченно выдыхаю, и Макс, заметив это, криво ухмыляется.
— Так что я теперь без гроша, без жилплощади и со смутными перспективами. Нужен такой?