Соперница королевы

В мае этого года в Англию пришла весть о смерти герцога Анжуйского. Поговаривали о том, что его отравили, как случалось всякий раз, когда умирала важная персона. Одна из версий гласила, что его отравили люди Роберта, опасавшегося, что королева может выйти за герцога замуж. Это было полным вздором, в который не поверили даже враги Роберта. Все отлично знали, что принц-Лягушонок королевы был убогим образчиком человеческого рода. Но несмотря на малый рост и изрытое оспой лицо, он наслаждался жизнью сполна, и эти излишества не могли не подкосить его и без того слабое здоровье.

Королева немедленно облачилась в траур и принялась громко оплакивать свою утрату. Она заявляла, что француз был именно тем мужчиной, за которого она собиралась выйти замуж. Впрочем, ей никто не верил. Иногда мне казалось, что королева и сама верит в то, что могла бы выйти за герцога Анжуйского. Теперь-то уже точно можно было во всеуслышание заявлять о подобном намерении. Я затруднялась понять, почему Елизавета, обладающая ясным умом, позволяющим ей решать самые сложные государственные проблемы, так странно относится к вопросам брака. Возможно, мысли о том, что если бы герцог Анжуйский не умер, то она могла бы за него выйти, каким-то образом ее успокаивали. Она еще больше приблизила к себе Лестера, чтобы один возлюбленный компенсировал утрату другого.

Вслед за смертью герцога Анжуйского последовала кончина принца Оранского, надежды Нидерландов. Его убил фанатик, подосланный иезуитами. На этот раз в траур погрузилась вся страна. Королева постоянно совещалась со своими министрами, и я вообще перестала видеть супруга.

Нанося мне мимолетный визит, он рассказывал, что королеву не просто беспокоит положение дел в Нидерландах. Успех испанцев заставил ее опасаться Марии Шотландской. Она не знала покоя с тех самых пор, как эта королева стала нашей узницей. То и дело рождались все новые заговоры, имеющие целью освободить Марию и посадить ее на английский трон. Роберт говорил, что Елизавете уже много раз советовали избавиться от опасной гостьи. Однако Елизавета была убеждена в божественной природе королей, и, несмотря на проблемы, порожденные присутствием Марии, в ее жилах текла королевская кровь. Более того, она к тому же являлась еще и коронованной особой. В законнорожденности Марии и ее праве на престолонаследование не было ни малейших сомнений, что делало ее еще более опасным врагом. Как-то раз Елизавета сказала Роберту, что готова умереть в любой момент, потому что ничьей жизни не угрожает опасность большая, чем ее собственной.

Двор находился в Нансаче, а я в Уонстеде, когда здоровье нашего маленького сынишки резко ухудшилось. Я тут же созвала всех наших врачей. Их вердикт поверг меня в глубокое отчаяние.

Малыш был подвержен припадкам, после которых силы совершенно покидали его. На протяжении всего этого года я боялась оставлять его на нянек. Мое присутствие его, похоже, утешало. Стоило ему только заподозрить, что я собираюсь уехать, как выражение его лица становилось таким горестным, что я была уже не в силах оставить сына.

Стоял жаркий и душный июль. Сидя у кроватки малыша, я думала о своей любви к его отцу, плодом которой он явился, о том, что когда-то Роберт был самым важным человеком в моей жизни. Тогда я считала, что наша любовь будет длиться вечно. И даже сейчас я понимала, что еще не вполне освободилась от нее. Если бы мы смогли жить без тени, которую отбрасывало на нас постоянное присутствие в нашей жизни королевы, возможно, история нашей любви стала бы самой великой в нашем веке. Увы, королева оставалась на месте. Вместо дуэта у нас было трио. Я всегда считала Роберта и Елизавету неординарными личностями, исполинами в окружении карликов. Возможно, что и я в какой-то степени была наделена сходными качествами. Ни один из нашей троицы не был готов поступиться гордостью, амбициями, себялюбием, что бы это ни было. Если бы я смогла быть кроткой женой, преклоняющейся перед своим супругом, как это, возможно, делала бы Дуглас Шеффилд, все было бы намного проще. Мне было бы совсем несложно оставаться в тени, безропотно позволяя супругу прислуживать королеве и обеспечивать ее необходимым количеством лести, рассматривая все это как необходимое условие его карьеры.

Я была неспособна на подобные подвиги и знала, что рано или поздно мое терпение истощится.

Теперь опасность угрожала жизни нашего ребенка и я чувствовала, что он может умереть. В этом случае ниточка, связывающая меня с Робертом Дадли, стала бы еще тоньше.

Я отослала ко двору гонца с сообщением о состоянии нашего сына, и Роберт немедленно примчался домой.

Встречая его в холле, я не удержалась и съязвила:

— Ты все-таки приехал. Оказывается, она может без тебя обойтись.

— Я приехал бы, даже если бы она и не могла, — коротко ответил он. — Но она тоже встревожена. Как малыш?

— Боюсь, что он очень болен.

Мы вместе поднялись к сынишке.