Соперницы

Шестнадцатого марта, в день достопамятного Великого мятежа, почтенная вдова миссис Харт и ее дочь Лили коротали вечер у камелька в гостиной опрятного домика на окраине Витрополя. День прошел в тревоге и непрестанных волнениях – дамы боялись, что пламя сражения, бушевавшего в других частях города, перекинется в их скромный пригород. К счастью, около трех пополудни артиллерийские разряды, громыхавшие к востоку, стихли. Плотные облака порохового дыма рассеялись, беспорядочный гул ослабел, а вслед за тем пришли донесения, что восстание подавлено правительственными войсками.

Не скоро перепуганные женщины оправились от треволнений дня. Однако к вечеру все по-прежнему свидетельствовало о благополучном исходе сражения – что подтверждали новые гонцы и защитники города, потянувшиеся по домам, – и у них отлегло от сердца. Обитательницы скромного домика отворили двери и окна и впервые за день позволили себе скромную трапезу, которую с грехом пополам приготовила насмерть перепуганная Бесси, их единственная служанка. По завершении ужина дамы придвинулись к очагу, но привычные занятия вроде чтения и шитья не шли на ум. Мать и дочь взволнованно обсуждали ход сражения и строили догадки, как обернулись бы события, одержи победу повстанцы.

Неожиданно Лили, прервавшись на середине фразы, обратилась к миссис Харт:

– Матушка, вы слышали? Там, в саду?

Миссис Харт прислушалась.

– И впрямь, словно кто-то стонет. Должно быть, раненый. Скорее, наш долг облегчить его муки.

С этими словами она вышла в сад через стеклянную дверь веранды, Лили последовала за матерью. Ночь выдалась ясная и тихая, луна и звезды сияли на безоблачном небосводе. Их ясные лучи падали на человека, лежавшего ничком на траве рядом с открытой калиткой. Миссис Харт окликнула незнакомца, но ответа не получила. Тогда она приблизилась и взяла его за руку. Рука была холодна как лед, а раненый больше не стонал и лежал неподвижно.

– Боюсь, он умер, – промолвила отважная дама тоном неподдельного участия, – и все же, Лили, немедленно пошли Бесси за лекарем.

– Я кое-что смыслю во врачевании, мадам, – неожиданно произнес незнакомый голос, и в калитке показался высокий силуэт. – Буду рад предложить вам свои услуги.

– Кто вы, сэр? – испуганно спросила хозяйка, взволнованная вторжением незнакомца.

– Офицер правительственных войск, мадам, и смею заверить вас, ни одной представительнице прекрасного пола не следует меня опасаться.

Успокоенная его мягким, учтивым тоном, миссис Харт поблагодарила незнакомца за столь своевременное предложение, и вскоре раненого с помощью Бесси внесли в гостиную и с удобством разместили на диване. Как только свет упал на его бледные черты, офицер удивленно воскликнул:

– Это же мой старинный приятель! Хвала Господу, он жив! Его безвременная кончина стала бы невосполнимой потерей для Африки.

Затем он поспешил прибегнуть к помощи возбуждающих средств и сердечных капель, коими щедро снабдила его хозяйка. Постепенно раненый пришел в себя, изумленно огляделся и попытался что-то сказать, но самозваный лекарь строго-настрого запретил ему открывать рот. По счастью, рана от штыка оказалась неглубокой и не задела жизненно важных органов.

– Как мне называть вашего друга, сэр? – обратилась к офицеру миссис Харт, когда рану перевязали и несчастный страдалец был препровожден в постель.

– Мистер Сеймур, – отвечал тот после секундного раздумья. – А я полковник Персиваль. Могу ли я надеяться, мадам, что вы не сочтете меня назойливым и позволите моему другу остаться под вашим гостеприимным кровом до выздоровления? Разумеется, вы можете рассчитывать на безусловное возмещение всех понесенных затрат.

Миссис Харт заверила полковника Персиваля, что с превеликой радостью даст прибежище раненому. Засим, обещав вернуться поутру, полковник удалился.

– Какой красавец, – заметила Лили, когда он ушел. – Никогда не видела таких живых темных глаз, таких правильных черт и благородной осанки. Однако для полковника он слишком молод.

– Сразу видно, не из простых, – согласилась миссис Харт. – Судя по внешности и манерам, человек он знатный. Перед таким, как он, открыты все двери.

Летели дни и недели, и мистер Сеймур быстро поправлялся под усердным присмотром верного друга. Поначалу его манеры не слишком расположили дам. Раненый принимал их заботы как нечто само собой разумеющееся, держался холодно и сухо, однако впоследствии его сдержанность улетучилась без следа. Когда рана зажила и мистер Сеймур смог покинуть спальню и проводить вечера в кресле у камина, Лили и думать забыла, что некогда считала его гордым и заносчивым.