От восхода до заката корпела бедная девушка над своими изделиями, но, несмотря на изящество и красоту, они едва позволяли ей сводить концы с концами. Скорбь от потери родителей и иная, более глубокая и безнадежная печаль подточили здоровье Лили. Она осунулась и исхудала, поступь утратила живость, глаза – блеск, щечки – румянец, и вскоре Лили стала похожа на бледную тень себя прежней.
Однажды вечером, просидев десять часов кряду над кусками картона и обрезками позолоченной бумаги, Лили, утомленная кропотливой работой, встала, закуталась в шаль и вышла из дома.
Как сладостен был благоуханный вечерний бриз, приникший нежным поцелуем к впалым девичьим щекам и растрепавший черные кудри. Пламенеющее светило садилось над гаванью, освещая шумный порт и пятная нежными бликами громадное строение, что каменной глыбой возвышалось посреди блистательного Витрополя. Лили брела куда глаза глядят, обращая взор то к закатному небу, то к дальней гряде холмов, поглощенных золотистым сиянием, то к темной синеве безмятежных морских вод. Созерцание столь милых сердцу пейзажей успокоило печаль Лили, дав пищу утешительным размышлениям.
Вскоре, однако, гул людских голосов и звуки шагов развеяли ее задумчивость. Тихий пригород остался за спиной. Лили вышла на просторную Эбор-террас.
Грандиозные дворцы возвышались по обеим сторонам улицы, хмуро взирая на плебеев, посмевших поднять глаза на их царственные фасады. Читателям, вероятно, известно, что Эбор-террас – виа-дель-Корсо столицы, и в этот закатный час на ее мостовой толпился весь цвет витропольского светского общества, кто пешком, а кто верхом. Там группы величественных красавиц, блистая взорами и каменьями, важно шествовали вдоль улицы, а ветерок доносил нежный аромат и мелодичный говор; тут роскошный экипаж, запряженный шестеркой или восьмеркой лихих скакунов, во весь опор проносился мимо – но и там и тут высокородные дамы и господа, будучи существами иной породы, казалось, с презрением попирают землю у себя под ногами.
Созерцание этой пышности и великолепия, этих баловней судьбы, которым не было никакого дела до Лили, заставило ее во всей полноте ощутить свое одиночество, и, тяжко вздохнув, девушка повернула назад и ускорила шаги. Случайно подняв глаза вверх, она заметила в окне роскошного дворца знакомую фигуру. На подоконнике, пристально вглядываясь в толпу, сидел не кто иной, как мистер Сеймур! Тихое восклицание сорвалось с губ девушки, взор ее заблестел. Лили застыла, не в силах справиться с радостью и изумлением, и в это мгновение он ее увидел. Вспыхнув, она опустила голову и закрыла лицо руками, а когда снова осмелилась поднять глаза, окно было закрыто, а прекрасное видение исчезло.
«Жестокосердный человек! – воскликнула девушка про себя, залившись горючими слезами. – Хотя бы в память матушки он мог бы перемолвиться со мной словечком!»
Воспоминания о почившей матери побудили Лили направить стопы к погосту Святого Михаила, где покоился милый сердцу прах. Молчаливые сумерки успели погасить золото заката, когда Лили достигла могильной пустоши. Бледный полумесяц повис над печальной кипарисовой рощей, а девушка присела рядом с надгробием серого мрамора у дальней южной стены. В сей час ничто не тревожило ледяного безмолвия, окутавшего город мертвых. Ни шорох шагов, ни голос не будил эха средь тихих могил, пока колокола собора, чьи очертания терялись в белесом лунном свете, не прозвонили к вечерне и ночной воздух не наполнили торжественные вздохи органа и чистые звуки священных песнопений. Когда музыка стихла, Лили подхватила мотив и пропела сии печальные строки:
Лили бросилась на могильный холмик, поросший травой, и горько разрыдалась. Спустя некоторое время, вволю наплакавшись, она поднялась с земли, намереваясь покинуть кладбище, но внезапно от ближнего кипариса отделилась темная фигура и встала рядом. От испуга Лили громко вскрикнула.