Соперницы

Вернувшись, Комаё подправила прическу, сходила в баню и уселась перед зеркалом, но тут послышался голос торопливо взбегавшей по ступенькам ученицы Ханако:

— Сестрица Комаё, у вас приглашение!

— Вот некстати! Неужели опять из дома свиданий «Хамадзаки»?

Комаё подумала, что это Ёсиока, который несколько ранее вернулся с виллы «Три весны» на автомобиле. Вероятно, не заходя домой, он сразу отправился в чайный дом в Цукидзи и оттуда послал за ней. Но в ответ она услышала:

— Нет, это из дома «Гисюн».

— «Гисюн»? Странно, что оттуда. Уж не ошибка ли? — Хотя Комаё в сомнении качнула головой, у неё вырвался вздох облегчения.

Но всё же она попросила отказать гостю под предлогом, что ей нездоровится и она отдыхает, ведь в чайном доме «Гисюн» она еще ни разу ни с кем не встречалась, и к тому же у неё не были уложены волосы. Последовал еще один звонок, её просили непременно прийти без всяких церемоний, хотя бы ненадолго. На вопрос, кто приглашает, ответили, что старый друг, и, поскольку Комаё не смогла догадаться, кто бы это мог быть, грубо отказывать ей показалось неудобным. Нехотя, все еще сомневаясь и побаиваясь, она велела рикше отвезти её к одному из больших и малых увеселительных заведений, выстроившихся вдоль узкой улицы за Министерством торговли и сельского хозяйства.

На плетеных воротах была вывеска с каллиграфической надписью в стиле школы Сага: «Дом Гисюн». Ей сразу указали путь на второй этаж, и когда она с замиранием сердца поднялась по лестнице, то, поскольку время было дневное и на окнах были подняты тростниковые жалюзи, еще из коридора можно было увидеть единственного гостя, который сидел прислонившись к опорному столбу возле парадной ниши и перебирал струны сямисэна. Она уже не раздумывая могла сказать, кто это был, — актер Сэгава, с которым у неё на вилле «Три весны» неожиданно вышла любовная встреча.

— Ой! — Некоторое время Комаё так и стояла, не в силах войти, она чувствовала и радость, и смущение, и несказанное удивление.

Позавчера, средь бела дня, в коридоре обезлюдевшей виллы ей всего лишь пригрезился счастливый сон. Тогда она не ведала, чей порыв был первым, не помнила, что делала она и что он с ней делал. Только он ведь актер, которому с избытком хватает поклонниц, — по обыкновению, шутка на том должна была и закончиться… Ну что же, пусть это была всего лишь мимолетная встреча, шалость, все равно для неё, гейши, такая встреча — словно лучший дар богов. Она и представить себе не могла, что не пройдет трех дней, как Сэгава по всем правилам пригласит её в чайный дом и к тому же сохранит это в тайне от людей — жест, полный искреннего чувства! Комаё была растрогана до слез и растеряла все слова.

А братец, как будто бы нарочно, наигрывал пьесу коута «Изнемогаю в ожидании». Не выпуская из рук музыкального инструмента, он повернулся к Комаё:

— Сядь сюда, здесь прохладнее.

— Хорошо. Спасибо, — чуть слышно ответила она. Словно девушка, которую привели на смотрины к жениху, она не смела поднять глаза.

Сэгава, заметив это, очень обрадовался. И вместе с тем его разбирало страшное любопытство. Он никак не думал, что Комаё такая наивная и строгая гейша. Даже исходя из её возраста — лет двадцать пять или двадцать четыре — не могла она до сих пор не сойтись близко хотя бы с одним или двумя актерами. Он пригласил её потому, что позавчера на вилле то, что началось при свете дня как шутка, неожиданно обернулось другим… Он сознавал, что не годится делать вид, будто ничего не было. При этом он отчасти руководствовался чувством вины, а отчасти желанием не уронить честь всей актерской братии. Он был уверен, что, явившись на встречу с ним, Комаё посмотрит ему в лицо и сразу скажет что-нибудь вроде:

— А ты, братец, хорош…

Однако же вид Комаё не имел ничего общего с тем, что он мог предполагать. Она так смущалась, что это льстило его мужскому самолюбию, он был безмерно счастлив. Если единственная его шалость принесла такие плоды, то что же будет дальше, когда он продолжит в том же духе?

Движимый отчасти любопытством, Сэгава поддался настроению, и теперь он уже не мог удержаться, чтобы не пустить в ход все секретные приемы, которыми успел овладеть, имея в любви немалый опыт. Комаё чувствовала себя так, словно она спит и во сне видит еще один сон. В конце концов ей даже почудилось, что её заморочили лисицы, она ни рта не могла раскрыть, ни рукой пошевелить, всю её пронизывало лишь чувство счастья и благодарности.

После этого Сэгава тщательнейшим образом привел себя в порядок и уселся у окна соседней комнаты, где тянуло прохладным ветерком. Судя по доносившемуся издали мерному стуку деревянной колотушки ночного сторожа, было уже больше десяти часов.

— Кома-тян, налей-ка чашечку чая.

— Он уже остыл. Я схожу за свежим. — Она проворно вскочила на ноги, но он удержал её руку:

— Не ходи, не нужно. Придет служанка… Зачем она нам, верно?

— Верно. — Не вынимая руки, она мигом опустилась на пол и удобно примостилась возле него. — У меня тоже нестерпимо сушит горло, кажется, не так много и выпила…